что на улице плюс пять, но Бетти не волнуют такие мелочи, как холод. Она ведь уже пару столетий как мертва. «Тепло» для нее теперь не более чем слово, даже не воспоминание – так давно оно позабыто.
Мановением длинных пальцев с еще более длинными ногтями Бетти призывает меня выйти из-за стойки и оценивающе осматривает мой наряд.
– Ты что-то пополнела. Тебе стоит прикупить юбку побольше.
– А тебе – выпить чашечку ароматного и бодрящего «Тебя не спрашивали», – парирую я. Бетти лениво усмехается. Я понимаю, что моя отповедь ее не слишком впечатлила, и красноречиво показываю Бетти оба средних пальца. – Каспер, кстати, говорит, что ты сегодня прекрасно выглядишь. И еще – что ты храпишь.
Этого хватает, чтобы улыбочка Бетти растаяла. Не знаю, откуда у живых мертвецов столько предубеждений насчет мертвецов обыкновенных, но приятно знать, что даже вампира может пробрать нервная дрожь.
– Сколько раз тебя просить не пускать своего призрака ко мне в комнату?
– Она не мой личный призрак, – напоминаю я Бетти. – И ходит куда вздумается.
– За тобой хвостом, – возражает та. – Как и все ей подобные.
Это, в общем-то, правда, так что мне остается только пожать плечами. От матери я не унаследовала никаких умений, кроме способности видеть мертвых. В Орландо это было делом обычным, но здесь, в Огасте, кроме меня, подлинных медиумов только штуки три, причем с лей-линией связана лишь я. Каспер говорит, что я мерцаю как яркая вывеска. Тогда ясно, почему за последние шестнадцать лет каждый призрак в округе хоть раз да посещал меня. А еще Каспер говорит, что неисправные врата очень ее нервируют – хотя у нее и нервов-то больше нет. Вероятно, поэтому только она из всех призраков осталась со мной. Элизиум пугает Каспер, но и манит ее, поэтому она не желает уходить, пока не выяснит, почему ее к нему так влечет.
Бетти снова жестом прогоняет меня с рабочего места, и я беру бутылку и обхожу стойку с другой стороны. С сегодняшней скудной толпой Бетти справится без моей помощи, так что я могу спокойно топить свои печали в спиртном, сидя на барном табурете, на котором когда-то подумывала вырезать свое имя.
Стоит мне усесться, как в бар заходит Джуд Пантини – как всегда, ожидаемо. Я одариваю Бетти выразительным взглядом, но если она и замечает это, то виду не подает. Бетти приветствует Джуда улыбкой, которую все посетители обычно пытаются выманить из нее чаевыми. Когда Джуд устраивается за стойкой в трех сиденьях от меня, напиток для него уже готов. Я знаю, что это безалкогольный рутбир, потому что Джуд нынче приходит в «Сглаз» исключительно пофлиртовать с Бетти. Она на удивление к нему добра, ведь с тех самых пор, как Бетти узнала, что Джуд ходит на местные собрания анонимных алкоголиков, она ни разу не попыталась подмешать ему что-нибудь в газировку или уговорить его выпить чего покрепче.
Мне хотелось бы спросить у Бетти, есть ли ей дело до Джуда, но лучше, наверное, не знать. Главное – она не трогает его запястья. Во всех страшилках обычно рассказывают, как вампиры впиваются людям в шею, но в наше время, судя по всему, в моде запястья. Бетти говорит, что так проще выдать смерть за суицид. Впрочем, никто из местных бы не поверил, что Джуд способен покончить с собой. Он сын шерифа, убежденный баптист, и друзей у него навалом. Надеюсь, Бетти вспомнит об этом, когда соблазн неизбежно возьмет верх.
Бетти передает Джуду стакан, и я вижу, как соприкасаются их пальцы, вижу, как Бетти наклоняется ближе и шепчет что-то Джуду на ухо, как она выглядит не просто оживленной, но даже почти живой, и в эти короткие мгновения я почти ненавижу их обоих за то, что с виду они так счастливы. Я допиваю виски, тщетно стремясь выжечь боль из груди, и чувствую, как мой желудок протестующе содрогается.
Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела. Обычно Даллас во время смены носит мне тарелки, но сегодня кухня у нас закрыта. В холодильнике, однако, полно еды, поэтому я встаю и, слегка шатаясь, иду в подсобку. Открываю дверь плечом, направляюсь к холодильнику и вдумчиво изучаю его содержимое. Сырный тост мне съесть очень хочется, но вот сковороду после него мыть – нет. С вероятностью в пятьдесят на пятьдесят мне удастся подкупить Бетти и уговорить ее прибраться после меня, так что я тянусь за маслом.
Но едва успеваю его коснуться, как вдруг не столько слышу, сколько чувствую глухой удар. На испуг у меня есть всего секунда: за ударом следует волна жара, такого яростного, что он грозит вскипятить мне кровь и расплавить плоть. В ушах так гудит, что я даже не слышу собственный крик.
Я чувствую, что вот-вот лопну, как перезрелый плод. Жизнь стремительно ускользает прочь, покидая мое тело. За пеленой боли – далеко-далеко, в тысяче миль – я чувствую, как вцепляюсь руками в пол, как мне в предплечья впиваются острые ногти, как женский голос пытается воззвать ко мне, оттащить от самого края. Но колдовство Бетти никогда на меня не действовало, и я могу лишь нестись волной навстречу мучительной смерти.
Все проходит так же быстро, как и началось. Остается лишь воспоминание – болезненное, как гематома на все тело. Я задыхаюсь, кашляю и пытаюсь перевернуться набок. Бетти отпускает меня, и я беспомощно плюхаюсь на живот. К щекам приливает жар, и я провожу рукой по лицу. Ожидая увидеть на пальцах кровь, я вижу, что скользкая влага, которую я ощущаю, – всего лишь слезы. Прерывисто дыша, я крепко сжимаю кулаки.
– Эвелин, – Бетти чеканит каждый слог. – Ты с на- ми?
Она намеренно подчеркивает это «с нами», но мне не так-то легко поднять голову и посмотреть, что происходит у нее за спиной. Посетители вошли следом за Бетти в подсобку, надеясь чем-нибудь помочь, и теперь стоят вокруг, бледные и изумленные. Бетти сидит на корточках рядом и сверлит меня напряженным взглядом, поджав губы. Я смотрю на нее в ответ. Не знаю, что Бетти видит у меня на лице, но она кивает и переводит взгляд на остальных – на каждого из посетителей по очереди.
– Спасибо, у нас все в порядке, – говорит она, и хотя колдовство Бетти на меня не действует, я все равно слышу его в ее уверенном голосе. – Я выйду через минутку. Всем бесплатная доливка, я угощаю.
Все уходят, не задавая вопросов, – совсем как овцы, которым и в голову не придет ни о чем спрашивать волка, – и я знаю: если Бетти велит им забыть о произошедшем, они даже не вспомнят мой
