Но Конану и его спутникам гораздо важнее было бы узнать, кто их преследователи, если отбросить ту невероятную возможность, что это заблудившийся караван или замбулийцы. Вряд ли тех и других можно было встретить в этой части пустыни. Но ни кочевники, ни туранцы никогда не встретили бы Конана и его спутников как друзей. На некоторых диалектах кочевников пустыни слово «чужестранец» означало также и «враг». В любом племени кочевников тот, кто имел богатство, которое можно отобрать, и не имел родственников, чтобы отомстить за его смерть, становился законной добычей. Лошади и оружие банды Конана могли оказаться! достаточным поводом для нападения, если бы им встретился большой отряд местных жителей. А о том, что хранилось на груди Конана в маленьком мешочке, и говорить нечего.
В нем хранилась горсть драгоценных камней — все, что заработал Конан, проведя два года среди афгулов.
Пригоршня драгоценных камней — большой заработок, если ты жил среди афгулов в их родных горах. Объединить рассеянные, ссорящиеся между собой племена горцев в единую орду поначалу казалось Конану хорошей идеей. Киммериец знал, что обладает недюжинными организаторскими способностями, и доблесть воинов-афгулов ему была хорошо известна, так же как слабость любого соседствующего с их страной королевства. Объединенные племена афгулов могли захватить их одним ударом.
Но, как оказалось, афгулов не слишком интересовали завоевания. Если нужно сражаться рядом с человеком, чей прадед оскорбил их прадеда, то скорее афгулы станут сражаться со своими соплеменниками, а не с их общим врагом (или им придется поднять к небу указательный палец; это означает, что они прощают оскорбление).
Так что Конану, несмотря на клинок и могучие мускулы, повезло — он остался жив и кое-что заработал. Не так много, однако, у него появились, если не друзья, то кровные должники. Тогда-то он и бежал из горной страны афгулов. Пока Конан и афгулы отбивались от таких же банд, как и они сами, до них дошли слухи о войне в Кофе.
И тогда Конан и его люди решили отправиться на запад. Афгулам, так же как Конану, хотелось принять участие в какой-нибудь войне и прославиться, с выгодой попользоваться беспорядками в Кофе. Они беспрепятственно пересекли границы Турана, хотя в этом королевстве за голову Конана можно было получить большое вознаграждение. Под мягким правлением короля Ездигерда немногие туранцы рискнули бы своей жизнью, чтобы заполучить голову Конана. Илдиз был не таким, как его отец. Он знал, как использовать страх и жадность людей, чтобы сделать их смелыми и безрассудно храбрыми…
Конан снова посмотрел на запад. Он решил было, что видит еще одно пыльное облако у горизонта, но через мгновение понял, что это всего лишь пыльный дьявол — смерч, порождение ветра. Но то облако, что было сзади, все росло, и теперь Конану показалось, что он различает блеск солнца на стальных доспехах.
Кочевники доспехов не носили. В этих землях всадники в доспехах скорее всего могли оказаться туранцами. Конан взглянул на запад, изучая местность. Он сражался в разных концах Земли — и на ледниках, и в джунглях — и отлично знал возможности своего отряда.
На западе лежала пустыня — там укрыться было негде, только песок и сухой кустарник. В любом месте этой пустыни отряд Конана будет, словно горошина на тарелке. С другой стороны, ночью враг, подойди он на расстояние полета стрелы, оказался бы легкой добычей… но сейчас-то только перевалило за полдень.
Однако к северу над плоской песчаной равниной поднимались серые скалы. Любой, кто достиг этого хребта, мог затаиться в ущельях и расселинах, выжидая темноты, пока ночь не притупила бы зрения врагов, а потом ускользнуть. На худой конец, скалы могли послужить прикрытием для лучников. Там молено было бы устроить засаду и сражаться до последнего, если врагов окажется слишком много.
Конан усмехнулся перспективе подарить королю Ездигерду еще несколько вдов. От таких мыслей кровь заиграла в жилах варвара. Именно это принесло ему славу во всех хайборийских землях. Неравные шансы в битве, необходимость использовать как ловкость, так и силу, могучие братья по оружию, которые потом расскажут эту историю, или составят ему компанию в путешествии на Серые Равнины, если такова окажется их судьба…
Никто из прославленных воинов не смог бы сравниться с Конаном, когда дело доходило до битвы. Единственное, что необходимо было теперь киммерийцу, — убедиться, что битва произойдет в месте, выбранном им, а не туранцами. Добрая полоса голой пустыни лежала между людьми Конана и хребтом — голая равнина, где полным-полно было нор и трещин. Там лошади воинов Конана могли с легкостью переломать себе ноги и погубить своих всадников…
Конан за свою жизнь прочел несколько книг об искусстве ведения войны и считал, что большая их часть пытается приписать колдовству то, что является всего лишь рациональным решением, продиктованным здравым смыслом. Никто из авторов этих книг не знал истины, известной Конану:
«Лошадь, которая никогда не спотыкалась раньше, непременно споткнется, если в скачке на карту поставлена ваша жизнь».
И все же киммериец махнул рукой в сторону гор. Одновременно он повернулся и крикнул афгулам:
— Мы доберемся туда до наступления ночи. Лучники, приготовьтесь, но я выпущу кишки тому, кто понапрасну станет тратить стрелы.
Афгулы, в отличие от лучников Турана, считались не лучшими стрелками, но их преследователи подобрались уже достаточно близко.
Лучники чуть придержали лошадей, а остальные афгулы дали шпоры. Пыль заклубилась вокруг отряда Конана, мигом перестроившегося для дальнейшего путешествия. Выше и гуще, чем прежде, заклубилось облако пыли у них за спиной. Киммериец последний раз оглянулся, и ему показалось, что он разглядел туранские знамена, а потом, опустив голову, и он приготовился к скачке, ставкой в которой была его жизнь.
* * *
В комнате, вырубленной в скале на краю Долины Туманов, на медвежьей шкуре, наброшенной поверх туранского ковра, в одиночестве сидела женщина. Перед ней стояла высокая чаша из позолоченной бронзы с четырьмя ручками. Широкое основание чаши украшали древние руны, понятные лишь чародеям. Их следовало произносить только шепотом. Чаша предназначалась для вина.
Повелительница была голой (как и комната), если не считать ожерелья, браслетов и диадемы, сплетенной из свежих горных растений. Одна из ее дев собрала травы ночью и принесла в комнату перед зарей, оставив в тени. Так что растения до сих пор оставались свежими, и последние капли росы стекали из складок серо-зеленых листьев на грудь колдуньи.
Повелительница Туманов (она не помнила, было ли у нее когда-нибудь другое имя) пошарила под медвежьей шкурой и вытащила тяжелый диск из почерневшей от времени бронзы. Однако под патиной столетий четко проступал знак Кулла из Атлантиды.
