За первые три дня пути через предгорья они лишь пару раз встречали пастухов, у которых разжились кое-какой провизией. И хотя они торопились, Конан не упускал случая насладиться прелестями своей спутницы. Надо сказать, что и Руфия проявляла к любовным утехам большой интерес, выказав, к огромному удовольствию киммерийца, немалые познания в искусстве ублажения мужчин. Кстати, одно из таких бурных «сражений», устроенных ими на очередном привале (а надо сказать, что таких привалов за день случалось не менее трех), завершилось весьма неожиданно.
— Ты просто ненасытный зверь,— нежно промурлыкала Руфия, покусывая за ухо любовника.— Не по этой ли причине тебя нарекли Амрой-Львом?
Варвар довольно ухмыльнулся:
— Клянусь Кромом, женщина, тебе наконец-то повезло с мужчиной! Маздак, конечно, крепкий малый, но он гирканец. А что же тогда говорить о шемитах? Нет, милая, даже самый слабый из нас, северян, стоит двух южан в постели и уж не меньше трех в бою...
— ...Четырех за столом и пяти хвастунов! — игриво засмеялась Руфия.
Конан расхохотался и, сжав тяжелые груди Руфии, вновь повалил ее на траву.
— Ты только посмотри на этих голубков, Кривой! Клянусь правым зубом Сета, он сейчас размажет ее по земле,— неожиданно нарушил лесную тишину грубый голос.
— Не бойся, Репей. Всем хватит! Кобылка-то сильна! — ответил ему не менее гнусный голос.
Раздался неприятный смех еще нескольких мужчин.
— Похоже, это за них стигийская сука обещала отвалить целую меру золота. Я же тебе говорил, что сумею их выследить,— с гордостью заявил тот, кого называли Репьем.
— Но она вовсе не запрещала нам попользоваться этой овечкой. Вы гляньте, ребята, какая она ладная да крепенькая,— сказал кто-то еще.— С нее не убудет. Чего ж такой красоте попусту пропадать? Все равно ведьма ее кончит. Так что рыженькой все равно, а нам приятно!
— Ведьма ничего не говорила и о том, что этот верзила ей нужен в целости и сохранности,— бросил один из наемников, и его слова вызвали очередной взрыв бесстыдного хохота.— Только бы не попортить его основательно, если он сдуру сопротивляться начнет. Слышь, здоровый,— обратился он к Конану,— ты смотри не рыпайся, мы тогда тебя бить не очень сильно будем!
Конан, не отпуская Руфию, обернулся. Его лицо побагровело от ярости, но он ничего не ответил.
На лесной опушке, собравшись тесной группкой вокруг их расседланных лошадей, стояли семеро здоровенных, до зубов вооруженных мужчин. По их потрепанному виду, разномастному вооружению и шакальему блеску злобных глаз Конан догадался, с кем столкнула его судьба. Это были наемники-отщепенцы, которых за трусость и всевозможные провинности изгнали из регулярных отрядов.
Никогда не знавший, что такое страх, киммериец не боялся и сейчас, считая трусость чем-то вроде неприличной болезни. Его лишь удивило, что его верная боевая лошадь спокойно подпустила к себе чужаков, даже не предупредив хозяина ржанием.
Словно прочитав его мысли, самый здоровый из негодяев, явно их предводитель, услужливо пояснил:
— Наш Репей тот еще колдун, пират. Ты думаешь, почему его Репьем кличут? Потому что он с колючками, что ли? — Плоскую шутку одноглазого шайка встретила дружным хохотом.— Как бы не так! Впрочем, и колючка у него есть.— Кривой мерзко осклабился и подмигнул Руфии.— Потерпи, детка, скоро ты с ней познакомишься... Уж коли ему опишут человека, какого кому поймать надобно, так уж он вцепится в него не хуже настоящего репья,— отсмеявшись, продолжил Кривой.— Да и животных заговаривать у него ловко получается.
Это был один из тех отъявленных негодяев, которым доставляет удовольствие отчаянное положение их беззащитных жертв. Разбойник не стал нападать на любовников неожиданно, а решил сперва вволю поглумиться, устроив потеху себе и своим шакалам. Но, к его несчастью, злодей даже не подозревал, с кем имеет дело. Напугать Конана еще не удавалось никому, да и Руфия немало повидала в жизни.
— Дык их выслеживать, что милостыню у слепого отобрать,— расцвел от похвалы вожака Репей.— Можно было просто на звук идти, девка-то орет, что твоя свинья...
— Могу поспорить, братцы мои,— не унимался коренастый шемит,— что и здоровяк будет вопить, как...
Больше, чем необходимо, выслушивать их бредни Конан не собирался. Выяснив, что это за люди и сколько их, киммериец не стал тратить время на разговоры. Он никогда не отличался красноречием, а для таких случаев у него был припасен единственный и убедительный ответ — двуручный и обоюдоострый.
Со своим мечом Конан никогда не расставался и даже в самые интимные мгновения всегда готов был отразить любой выпад кого бы то ни было. Судьба, эта суровая воспитательница, накрепко вбила в его голову, что у человека жизнь одна, а способов с ней расстаться — бездна. Недаром одной из самых любимых поговорок северян была «Живи сегодня, потому что завтра ты можешь умереть». Ему уже доводилось видеть, как прошедшие огонь и воду пираты, не боявшиеся ни колдунов, ни демонов, ни морских чудовищ, гибли от рук беззащитных слабых пленниц, заколотые заостренным каблучком или зарезанные осколком зеркальца доведенной до отчаяния жертвы.
К слову сказать, не опереди его тогда женщины, он сам прибил бы мерзавцев без всякого сожаления. Несмотря на силу и врожденную воинственность киммерийских горцев, ни одному из них не пришло бы в голову обидеть женщину. Поэтому мужчин, привыкших брать женщин силой, Конан за мужчин не считал, и немало насильников пало от его руки.
С львиным рыком, который заставил смуглого бородача подавиться своими словами, а лошадей встать на дыбы, Конан одним плавным движением оказался на ногах. Его верный меч, доселе скрытый телом Руфии от нанятого Зерити отребья, словно по волшебству оказался у него в руках.
В три огромных прыжка могучий варвар преодолел отделявшее его от разбойников расстояние. Уверовавшие в свое превосходство злодеи не ожидали подобной прыти от застигнутого врасплох мужчины, к тому же забившиеся от испуга лошади заставили горе-вояк разбежаться в стороны. На несколько драгоценных мгновений разбойники растерялись, а именно эти мгновения, как правило, и решают исход большинства схваток.
Конан уже успел определить, что из этой компании более или менее серьезными противниками были лишь одноглазый предводитель, коренастый бородач с могучими руками да еще один молчаливый кушит с чудовищным шрамом через все лицо. Но тем не менее разбойников было все-таки много. Кроме того, Конан был совершенно наг, а тела наемников закрывали хоть и рваные, но все же прочные доспехи.
Первому противнику — низкорослому туранцу, который, выпучив глаза, в остолбенении уставился на обнаженного мускулистого гиганта с развевающимися черными волосами,— Конан круговым движением огромного меча смахнул голову с плеч. Из обрубка шеи ударил фонтан крови, залив лицо и грудь киммерийца. В глазах туранца еще не погасло удивление, а окровавленный варвар, словно Джил Беспощадный, явившийся на пир в Чертоги Смерти, обрушился на двух зуагиров.
