Сашка и Лешка, отлично знаю! Вас считают без вести пропавшими, уже похоронили, между прочим, а вы тут тихо сидите и работаете, пока Монолит…
— Все не так…
— … не так просто! Я знаю, друзья, знаю! Иначе, уроды вы этакие, не бывает! — Юст столкнулся взглядом с заинтригованным Коваком. — Тебя ведь с Опуса прислали, да? Чтобы ты правил вылупившимся птенцами гнезда Техгруппы. Как это просто и предсказуемо, что аж скучно!
— Мы тут уже пять лет! — Алексей поднялся во весь рост, тон его был под стать худобе и немощности, выглядел и вел он себя отчаянно, что не было для остального чем-то новым. — Пять лет! Все, что мы делаем, — это чтобы люди могли тут жить! Не смей судить нас, ты никак не связан с этой работой!
— Андрею это скажи. Он считал себя виновным в ваших смертях вообще-то, потому что был ответственным лидером. Ведь раз вы не вернулись, не подали сигнал или даже костер не развели, чтобы маякнуть о себе, значит, погибли. Да, пять лет — много времени. — Алексей сел, общее настроение принимало претензию Юста. — Знаете, что я только что понял? Вы эгоцентричные уроды, как и Монолит. По лицам вижу, вы знаете про смерть Андрея. Скорбью не обделены, даже ты, Ковак, почему-то загрустил. А раз знаете про него, то вот интересно, почему, имея…
— Это был приказ. — Саша, как и всегда, говорил кратко, умея смотреть куда угодно, но не в глаза.
— Ну разумеется!
— Имеется в виду другое. — Ковак уверенно вносил спокойную рассудительность в распри. — Каждый делает ту работу, которую ему дают. Никакого своеволия, лишь приказы и их исполнение.
Ковак, как и остальные, всерьез считал данный аргумент достаточно сильным для урегулирования конфликта. Но только они не знали, что Юст именно это и ненавидит. Бэккер смотрел на разочарованного от бессилия перед очередными оправданиями хакера и с трудом узнавал его: от дерзкого, полного страсти и любознательности юноши не осталось и следа — сейчас перед ним стоял столь волевой мужчина, сколь принимающий все вокруг слишком близко к сердцу.
— И каков же был приказ? Сидеть тут, работать, скрывая от всех и каждого… результаты, если они вообще есть. Вроде бы ничего ужасного, а почему-то попахивает то ли заговором, то ли сокрытием чего-то отвратного. Помогите мне понять, честно, как вот есть, по-сухому, в лоб, представим, что я тупой! Какой смысл было ныкать тут всю работу? Видно, как хорошо у вас идут дела. — Юст кивнул в сторону Ковака, подчеркивая возможность дышать воздухом. — Так чего же скрывать? Чего такого вы…
— Если ты думаешь, — заговорил Алексей, — что мы тут хорошо время проводим, то не стоит. Пока вы там жили, мы здесь хоронили друзей. Друзей, которые погибли из-за приказов Андрея. Скажи, кто-то видел или слышал эти приказы, кроме него? — Юст отказывался верить в это. — Я вот нет. Санек — нет. Насколько я помню, мы просто исполняли приказы. Но я не против. Был не против. Правда такова, что мы докладывали Андрею о том, что тут происходит и как. Базу создали, все хорошо было, смогли проводную линию протянуть. Ты не знал? Представь себе, тащили провод, прямо к Стоку-1. Можешь посмотреть, там, где спальни, целый передатчик. Мы работали — год, другой, третий, четвертый!
— Мы знаем. — Саша хотел не просто прервать эмоциональное откровение Алексея, но и дать содержательное объяснение их положения. Он взглянул в глаза Юста, и тот увидел лишенного стремления к жизни человека. — Мы знаем, почему Топи нас убивают. Около половины этой природы — насекомые, растения, даже Кисель… этакая форма воды, — не принадлежит этой планете. Около тысячи лет здесь происходит чудовищно сложный, непредсказуемый, но будто бы осмысленный симбиоз. Здесь есть огромное озеро, откуда мы качаем воду, и в нем каким-то образом есть Кисель. Плотная смесь, внутри которой совершенно без вреда для окружения размножаются комары. Мы изучили их. Оказалось, что они собирают образцы всего вокруг, потом переносят это в другие растения. И эти другие растения взялись просто из-под земли. Потому что комары и ранние их виды перерабатывали эти образцы, которые вместе с мертвым телом этого комара падали в земли, беря это хрупкое тело в основу питательного вещества. Прикольно, да? Такого нет на Опусе. Вообще. Здесь несколько сотен видов разной живности, которая интегрировалась в то, чем были Топи тысячи лет назад. Выделяемый кислород изменился именно из-за этого. Мы же были там, а они здесь. Напоминает защитный механизм перед чужеродной жизнью. Хочешь тут жить? Адаптируйся. Адаптируй поколения. Тогда заслужишь право.
Саша с трудом выговаривался, борясь с образами прошлых ошибок перед глазами.
— Ты видел инкубаторы? На пути сюда есть несколько больших и много маленьких. Наша работа предполагает опыты. Попытка ускорить процесс переработки генома, так сказать, поторопить эволюцию. Мы начали с малого. Брали здешних животных, вскрывали, отделяли оригинал от модификации, пересаживали другим и так далее. Здесь ведь уникальное явление столкновения двух природ, где самая молодая напоминает разумное существо. Потому что оно не уничтожает, а очень тонко налаживает взаимовыгодное сотрудничество. А то, что не поддается, удивительно, но просто живет дальше. Оттуда и вода, которую фильтровать проще некуда, потому что в воде, которую мы тащим, нет чужеродного. Простая вода у этой жизни не интересна, она создала свою — Кисель.
— Мы были против опыта на людях, — Алексей говорил строже, желая закончить это откровение. — Но Опус требовал. Точнее, как оказалось, Андрей требовал. Но не это было главной ошибкой. Ты помнишь Алену? Дерзкая блондинка с бесконечно тупыми анекдотами. Она допустила ошибку.
— Первая успешно привитая мышь смогла дышать здесь. — Саша хотел выговориться больше, чем быть услышанным. — Мы выпустили, организм после тяжелейшего состояния… выжил. Тогда она решилась сделать еще опыт, потом еще, еще. Все шло очень хорошо. А потом оказалось, что она беременна. Был тут один, любовь строили.
— На тот момент мы уже тут три года. Обычно контрацепция работает, да и не до этого зачастую, но любовь — штука сложная.
— Крайне глупая и слепая! Потому что она не хотела терять ребенка. Были опыты на беременных особях. Потомство отлично усваивало наши инъекции. Адаптировалось с пугающей успешностью. Она решилась. А потом все было… хорошо, даже очень. Она так хотела здесь родить, что… в общем Андрей одобрил. Не все были согласны, но…
— Мы узнали слишком поздно. Она умерла так, как не должны умирать люди.
Сам Бэккер подошел ближе.
— Но было поздно… — Саша заплакал так ярко, что страх перед его следующими словами оказался не менее сильным, чем
