иглы — несколько библиариев, рассредоточенных по периметру большого зала, подняли посохи. Исходящие от них нити психической энергии увеличивались Витарусом и объединялись в огненный столб, который Мефистон направил на распростертое тело пресвитера Кохата. Поток обрушился на человека, и его плоть начала тлеть, словно осыпанная тысячами угольков. Пресвитер по-прежнему был неподвижен и безучастен к происходящему, не выказывая ни малейших признаков боли или даже понимания ритуала, в котором участвовал.
Зин завыл в панике, но его слова потонули в общем шуме.
— Я — кровь в сердце! — приглушенно прогремел Мефистон, и зал содрогнулся.
Из теней вырвались лучи пламени, высветившие еще больше библиариев.
Мефистон направил новый приток силы в пресвитера Кохата, и пребывающий без coзнания экклезиарх загорелся так ярко, что Зину пришлось прикрыть глаза.
— Я — жар пламени, — произнес Мефистон и поднял руку.
По мере того, как все больше сподвижников передавали ему свои силы, ладонь старшего библиария разгоралась психическим пламенем. Алые руны вспыхнули в ее центре, источая жар раскаленного в горне металла. Зал содрогнулся сильнее, когда столб крови вырвался из груди пресвитера Кохата и ударил в пылающие руны на руке Мефистона.
— Я — кровь Сангвиния, — изрек Мефистон, и Остенсорио исчез.
Дивинус Прим
Раздался животный крик боли. Звук мучительный и странный, как будто доносился из-под воды. Несколько секунд лексиканий думал, что это может быть только в его голове, а затем заметил, что системы его доспехов монотонно считывают статистические данные, описывая состояние его жизненных функций и целостность брони, как будто он понес тяжелый урон. Дух машины сообщал об умеренных условиях окружающей среды и пригодной для дыхания атмосфере. Антрос понял, что кровавый обряд Мефистона увенчался успехом — они перенеслись на планету, которую Зин считал потерянной. На Дивинус Прим. Луций открыл глаза, но увидел лишь ослепительную белизну. Его глаза быстро привыкли к яркому свету, но он все равно не мог ничего различить. Ему показалось, что он находится в лесу, только в рядах тянущихся к небу бледных стволов ощущалась неестественная упорядоченность. Вновь разнесся скорбный вой, громче и горестнее предыдущего. Антрос попытался пошевелиться и сумел высвободить руку; при этом раздался хруст, словно трескался камень. Лексиканий несколько раз моргнул, затемняя визор. Его глазам медленно открывалось головокружительное зрелище; он находился в десятках метров над землей на вершине одного из сооружений, которые принял за деревья. По мере того, как зрение Антроса улучшалось, он понимал, что эти постройки возведены человеком: поразительно красивые колонны цвета кости, достающие до небес, — изогнутые шпили, замысловато сплетенные из миллионов лонжеронов и арок. Оглядев башню, на вершине которой он сидел, Луций осознал невероятную истину: этот лес белых шпилей, простиравшийся до горизонта во всех направлениях, полностью состоял из костей. Это был оссуарий ошеломляющих масштабов. Сколько миллионов останков использовали для его создания? Луций огляделся и заметил кое-что странное: каждая бедренная кость и ребро обтекали друг друга и слипались с теми, что под ними, выступая и сгибаясь, как складки кружева. Он постучал по искривленному черепу под рукой, и тот рассыпался от его прикосновения. Кости пролежали здесь так долго, что превратились в крошащиеся каменные скульптуры.
В одной лишь этой громадной колонне слились бессчетные тысячи тел. Луций видел скелеты людей и иных созданий, которых не знал; их было так много, что они образовали зловещее произведение абстрактного искусства, постепенно застывшее под палящими лучами грузного сонного солнца.
Когда же Антрос полностью пришел в себя, то осознал, почему принял костяные скульптуры за деревья. От стволов шириной в сотни и высотой в тысячи тел тянулись бесчисленные ветви. Лексиканий был потрясен грандиозностью работы. Даже если забыть о мрачной природе деревьев-костниц, его поражала мысль о том, сколько же времени нужно было потратить на возведение подобного, ведь этот лес мог сравниться с величайшими базиликами и крепостями Ваала.
Антрос с трудом заставил себя отвести взгляд от сюрреалистичного пейзажа и увидел, что его ноги утопают в искусном архитраве из переплетающихся позвонков, а рука была погребена в изящной башенке, созданной из сотен ребер.
Полный страданий вой опять эхом разнесся по костнице, и Луций рывком высвободил руку. Вымазанный в костяной муке, библиарий вскарабкался на балюстраду и окинул взглядом поля белых шпилей. Он не видел ни следа своих товарищей. Неужели он прибыл сюда один? Мефистон предупредил всех, что даже он никогда прежде не выполнял такой грандиозный кровавый ритуал. Даже он не рисковал отправлять несколько живых существ через Имматериум одной только силой воли. Это было по меньшей мере опасно. Но Мефистон умел делать невозможное обыденным. Никому из них и в голову не пришло бы усомниться в нем. И все-таки — что, если Луций был единственным, кто добрался до Дивинуса Прим целым и невредимым? Что, если остальные остались в Остенсорио?
Пока Антрос оглядывал окрестности, ему пришло в голову, что, быть может, он и вовсе не на Дивинусе Прим. Но если он там… если это и в самом деле Дивинус Прим, значит, ответственность лежит на нем. Луций обязан узнать, что же скрыло кардинальский мир… Мефистон будет рассчитывать на него в установлении контакта с Империумом.
И тут сверху прозвучал голос:
— Лексиканий Антрос.
Луций поднял голову и увидел Кровавого Ангела, застрявшего в арке из громадной грудной клетки. Судя по знакам на броне, это был боевой брат Мандук. Должно быть, удерживающие его кости когда-то принадлежали созданию из семейства лошадиных, но отнюдь не простому коню, ведь в сравнении с этими останками даже Кровавый Ангел казался карликом. Мандука сильно трясло, руки он держал над головой, а его взгляд был устремлен на безмолвный костяной город.
— Скорее, — проговорил он голосом, искаженным от боли; только сейчас Луций понял, что выл вовсе не зверь, а Мандук. Его брат страдал.
— Вытащи меня отсюда. — Мандук с трудом выговаривал слова. — Я внутри…
Антрос увидел, что от пояса и ниже доспехи слились с камнем, а там, где тело соприкасалось с окаменевшими костями, быстро расползалась лужа крови, удивительно яркая на белом фоне. Луций начал карабкаться наверх, но под весом его силовых доспехов белесые окаменелости осыпались, замедляя движение. Мандук снова взвыл.
— Я — кровь Сангвиния, — прошелестел тихий голос.
Реальность расплывалась, словно капля чернил в стакане воды.
Костяная башня исчезла, и Антрос снова оказался в Остенсорио. Пылающие посохи освещали стоявших по периметру зала библиариев. Луций видел их души — призрачных ангелов с распростертыми крыльями и глазами, пылающими в пламени Эмпиреев, возвышавшихся
