Рей пожала плечами, пошла в комнату Мисато, разделась и забралась под одеяло. Сон стремительно овладел ей.
* * *
Рей проснулась, к ее удивлению, стоящей в белой робе с капюшоном и с новой гитарой в руках, возле большого деревянного навеса, полузасыпанного снегом. Тут были «стены» из тюков сена, и она чувствовала сильный запах навоза и грязных животных, идущий оттуда. Поперек передней «двери», представляющей собой просто проем в тюках, было натянуто полотнище. Три дрожащих от холода верблюда привязаны к одному из угловых столбов, поддерживающих крышу.
Поблизости стояло большое двухэтажное каменное здание, из которого смутным эхом доносилась музыка, почти заглушающая тихий разговор двух человек под навесом. Луна и звезды ярко сияли на ясном небе, а снег устилал все вокруг.
Рей просунула голову внутрь, надеясь, что там теплее, чем снаружи. Так и было. Внутри, крупный мужчина с густыми усами и бородой, в бело-синей одежде, сидел рядом с молодой женщиной с длинными темными волосами. Они оба разместились возле маленького очага в расчищенном центре помещения. Женщина держала на руках младенца, безволосого и сморщенного, как чернослив, укутанного в теплое коричневое шерстяное одеяло.
Множество животных содержалось здесь же, а между ними стояли трое хорошо одетых людей, один почти столь же бледный, как Рей, другой — темнее, чем она когда-либо видела, и третий, который неплохо смотрелся бы в NERV, если бы сменил тюрбан и роскошные разноцветные одежды на надлежащую униформу.
Они встали на колени перед парой, и каждый преподнес небольшую коробку. Крепкий сладкий аромат начал заполнять помещение, но в нем чувствовалось нечто мрачное, Рей он напомнил о смерти и показался странным подарком для маленького мальчика. Пара взглянула на нее, женщина отпихнула с дороги осла, освобождая место для Рей, позволяя ей подойти и встать рядом. Они с надеждой смотрели на нее, и Рей внезапно сообразила, что у нее нет никакого подарка для них.
Кроме, возможно, гитары, хотя ничего подобного точно еще не изобретено, и никто не умеет на ней играть. Но она все же могла подарить им кое-что. Она начала исполнять одну из песен, которую разучила, хотя у нее получалось довольно монотонно.
— Joy to the world, the lord is come,
let Earth receive it's king…~
Семья и трое мужчин удивленно слушали, по-видимому действительно никогда прежде не слышав гитарной музыки.
— Let every heart prepare him room,
and heaven and nature sing,
and heaven and nature sing,
and heaven and heaven and nature sing…~
Животные стали издавать звуки, подозрительно похожие на попытки подпевать, хотя коровы никогда не отличались способностью исполнять "Joy to the World". Высоко в вышине, Рей слышала музыку сфер, и далекий Грот, поющий о звездах в пространстве, не мог не присоединиться к мелодии.
— He rules the world with truth and grace,
And makes the nations prove
The glories of His righteousness
And wonders of His love,
And wonders of His love,
And wonders, wonders of His love. ~
Она закончила песню, ребенок ворковал и пускал слюни, а его родители улыбались и выглядели смущенными. Затем, мать сказала:
— Не могли бы вы подержать его минутку?
Рей кивнула и приняла запеленатого младенца, в то время, как его мать встала и вышла наружу, а трое мужчин рассказывали отцу о том, почему они прибыли сюда. Младенец улыбался Рей беспричинно, как улыбаются маленькие дети, которые в следующую минуту могут нахмуриться и отрыгнуть прямо на вас, потому что еще не умеют сдерживаться.
Рей посмотрела в его глаза и погладила мягкий пушок на его головке, не сознательно, а потому, что любой, кто держит на руках ребенка, не может удержаться от этого. Его взгляд блуждал, но ее оставался прикован к воплощению новой жизни, недавно вошедшей в мир. Она никогда прежде не была так близко к человеческому младенцу, хотя однажды она оказалась достаточно близко, чтобы ребенок забился в истерике с плачем и воем. Этот же, казалось, заворожен происходящим.
И тут, без всякой сознательной связи, она внезапно вспомнила человека, которого она убила, когда он проник в ее квартиру. Это было одно из самых ярких воспоминаний в ее жизни, ее внутренний взор заполняли образы ее пальцев, проникающих в его глазные яблоки, когда она застала его в туалете, и…
С усилием, она прогнала воспоминания, но теперь ее тревожили собственные руки. Она не ощущала никакой вины после убийства того человека; она должна была убить его, и она это знала. И все же… теперь это вдруг показалось ей неправильным, когда она держала ребенка теми же руками, которыми совершила убийство. Поэтому ли другие дети боялись ее? Почему животные сторонились ее? Они чувствовали?
Хотя, Синдзи и Аске тоже приходилось убивать, животные не боялись их, хотя они не имели дело с младенцами, насколько она знала. Что же их отличало? Они были такими же Детьми, так что не все было так просто. Первый раз в жизни, Рей ощутила себя в полной мере одинокой.
Тут ребенок загугукал и попытался выбраться из его пеленок и вскарабкаться по ее груди, это вернуло ее к реальности. Его лицо было в дюйме от ее, и она поразилась — как такой маленький ребенок может двигаться так быстро, и вообще, как он мог приподняться? Взгляд его карих глаз встретился с ее взглядом, и он пытался сосать ее нос, одной рукой в то же время хлопая ее по левому уху.
Рей немного отстранила его, чтобы не позволить жевать свой нос, и продолжала рассматривать его. Ребенок не боялся ее, хотя она, при желании, могла бы убить его в мгновение ока. Не то, чтобы она имела такое желание, она не испытывала никаких враждебных чувств по отношению к тем существам, что избегали ее. Как бы то ни было, они боялись ее, а этот ребенок — нет.
Он издал булькающий звук и коснулся ее щеки, затем ухватил локон ее волос и потянул, улыбаясь ей. И она с удивлением осознала, что улыбается в ответ. Возможно, это просто влияние младенцев на любого человека, чье сердце не холодный кусок льда. Возможно, что-то большее, что тронуло ее сердце и рассеяло на мгновение ее мрачность и сомнения. Она держала новую жизнь в своих руках, крошечное чудо, полное возможностей, и она нравилась ему, к ее немалому удивлению.
Ребенок снова забулькал и хлопнул ее по уху, блаженно не осознавая, что сотворили руки, мягко держащие его. Руки, что убивали, крушили и рвали, также могли лечить, исправлять и хранить, если она предполагала это делать. Независимо от того, что она могла сделать, его это не беспокоило, ни сейчас, ни когда-либо после. Он принимал ее, как может только невинный младенец. На мгновение, она пожалела, что не может просто сидеть и держать его вечно.
Затем, возвратилась его мать, протянула руки и Рей передала ребенка ей.
— Спасибо, — сказала она, — Он не доставил вам никаких проблем, нет?
