вашу мысленную связь! Ты ещё не понял? Я всесилен, я – артифекс! Ну, и как ты, лишившись дара речи, без слов, объяснишь своей подружке смысл своей затеи? Любопытно посмотреть!
Ананд закрыл глаза, отошёл от Рашми, которая умоляла его её не оставлять, и сел к ней спиной. Посидел немножко, затем подбежал к ней как бы нарочно весело, вприпрыжку, по-кинокефальски виляя хвостом, встал напротив её мордашки и во всю ширь раскрыл глаза, глядя удивлённо, как только мог состроить своё удивление, в вышитые золотой нитью глаза прекрасной маленькой тигрицы. А потом разыграл на своей мордочке большое огорчение.
– Ты что, сбрендил со страху? – несмело усмехнулся Сиб, и торжество в его голосе куда-то улетучилось.
И прекрасная маленькая тигрица вспомнила ту ночь, когда они вдвоём смотрели на звёзды и когда глупый маленький Ананд захотел взглянуть в её два золотых камушка, чтобы разделить её участь. Как над ними выцвели звёзды, и ночь стала днём, но не взаправду, потому что тогда Рашми притворялась, боялась за жизнь глупого маленького тигрёнка, но всё же…
«Но почему ты просто не стянул с меня повязку? – подумала Рашми. – Неужели даже сейчас, в такую минуту, ты хочешь, чтобы я сделал это сама? Неужели ты даёшь мне то, что никто никогда не давал?.. И тебе не страшно погибнуть… Какой же ты смелый!»
– Позволь мне на прощание поцеловать Ананда, хотя бы в его глаза?.. – прошептала Рашми, обращаясь к Сибу. Сиб, распираемый властью и сладким предвкушением победы, ухмыльнулся и покачал головой: нет. – Ананд, закрой глаза, – произнесла Рашми и стянула повязку с глаз. Волна света отбросила Ананда в сторону. Из двух золотых камушков ударил, затопив колыбель, нестерпимо мощный свет. Пропали очертания бенгардийцев, выцвели оскудевшие звёзды. Сиб надвигался на Рашми, борясь с солнечным ветром, одним тяжёлым шагом за другим, пряча голову.
– Думаешь, ты сможешь меня убить?! – прорывался сквозь солнечный ветер крик Сиба. – Я создан из ваших искр! Вы были равны мне по силе, но теперь я – артифекс, я – символ силы, я бессмертен, я…
Искорки света, плавающие в совершенной белизне, слились с потоком света, бьющим из глаз слабеющей Рашми, и поток разгорелся с новой силой. Сиб раскалился до бела; сносимый потоком, он встал на задние лапы и исчез навсегда: свет унёс его в далёкие глубины космоса, туда, где нет ничего, туда, где нет любви. Из его живота выпали двоё тигрят, двоё братьев – Акил и Фар, целые и невредимые, и копьё артифекса.
Рашми упала без чувств в колыбель. К ней тут же подскочил, шатаясь, Ананд. Верхняя створка колыбели лопнула, и бенгардийцы поспешили к тигрятам.
Ананд лёг рядом с Рашми, уткнувшись в пушистое и горячее, как лист фиалки под солнцем, ухо и забормотал:
– Рашми, вставай! Вставай, больше нечего бояться! Рашми…
На её чёрном носе с похожими на маковые зёрнышки пупырышками стыла холодным светом золотая слеза.
Бенгардийцы столпились вокруг них, тревожно перешёптываясь. Прабхакар зажал сына в объятия.
– Ей ещё можно чем-нибудь помочь? – проскрипел голос Савитара.
– Боюсь, что уже слишком поздно, – вздохнул король.
– А живая вода?
– Даже живая и мёртвая вода бессильна перед тем, кто отравлен светом…
Ананд сильнее вжался в отца и зарыдал на его плече.
– Простите! Простите меня все! – стонал Ананд сквозь слёзы. – Я во всём виноват! Я!..
– Нет, Ананд, прошу, не вини себя, вини меня – это я запер Рашми в башне, —признался король. – Но против своей воли. Да, и короли ошибаются. И вина лежит только на мне, и как она велика, я осознал лишь теперь. Рашми родилась со световой болезнью. Бенгардийцы ничего не боятся, но мать Рашми была напугана: за Бенгардию, за свою дочь… И за себя. И она попросила меня спрятать дочь там, где Рашми никто и никогда не найдёт. Об остальном, Ананд, полагаю, ты уже знаешь сам. Рашми ни в чём не нуждалась. У неё была королевская пища, для неё с листьев по утрам собирали росу. Стоило ей что-либо пожелать, как это появлялось в башне…
– Рашми думала, что звёзды разноцветные! – захлёбываясь слезами, прокричал Ананд.
У всех встал ком в горле. И только Савитар невозмутимо продолжил за короля:
– Истинный бенгардиец никогда не плачет по ушедшим. Истинный…
– Ананд? – позвал его слабый голосок.
Вырвавшись из объятий отца, Ананд осторожно наклонился над Рашми – в ней ещё теплилась жизнь!
– Рашми?
Стража с волнением переговаривалась: «Она жива!», «Прекрасная маленькая тигрица жива!»
– Та бенгардийка, которую я просил придти сюда, она пришла? Она здесь? – заторопился король, оглядывая стражу.
Один из воинов вышел из столпы к королю, быстро поклонился и сказал:
– Простите, мой король. Но она отказалась.
Король удручённо покачал головой.
– Она? Кто это «она»? – спрашивал у короля Ананд, но тот его будто не слышал.
– Рашми лишилась сил, она отравлена светом. Кто-нибудь из вас, мой преданный народ, искренне и всем сердцем решится забрать себе болезнь бенгардийки Рашми? – строго спросил у своих подданных король, обведя их взглядом. Но подданные лишь опустили глаза. – Только так её ещё можно спасти.
– Может быть, я попробую? – выступил вперёд Акил, помятый и перепачканный в белом звёздном молочке.
– Вечно ты хочешь быть самым сильным! – фыркнул Фар, тоже весь белый с головы до пят. – Признайся, у тебя сейчас одно на уме – как бы одним взглядом звёзды с неба сшибать, прав я или не прав?
– Братья! Не надо! Я! Я возьму болезнь Рашми! – воскликнул Ананд, с мольбой посмотрев на Акила и Фара. Те лишь пожали плечами: как хочешь.
Свет исправил уродство Акила, которое, в общем-то, никто уродством не считал, да и не было оно уродством: загнутый, как краешек страницы у книги, кончик левого уха, сросшийся с ухом от рождения, развернулся, и левое ухо теперь ничем не отличалось от правого. Пока же Акил не знал об этой перемене в себе, радость ещё поджидала его в отражении зеркала, но он даже не замечал, что смотрит на Ананда по-другому – как на равного себе, а может быть, и как на того, кто стал выше, сильнее и храбрее его. Конечно, одного ухо было мало, чтобы Акил открыто признался в этом Ананду, но взгляда – взгляда было вполне достаточно.
Прабхакар хотел было возразить сыну, остановить его, но не стал: он догадывался, как Ананду дорога эта маленькая прекрасная тигрица, и что это был не сиюминутное желание, и что уговоры тут бесполезны.
– Ананд, ты понимаешь, что если у тебя получится взять болезнь… – начал король, но Ананд уже
