поинтересовалась Маару, и Урод в очередной раз отметил про себя, как же с ней трудно разговаривать. Никогда нельзя понять, говорит она серьезно или дразнит…
В тот раз он поступил так же, как нередко делала и она, – просто промолчал, ушел от ответа. Однако с тех пор нет-нет да возвращался мыслями к этому разговору и пришел к выводу, что как бы ни влекло его к Маару физически, видеть ее своей женой он все же не хотел бы. Девушка с головой Обезьяны была слишком своевольна и независима и оттого непредсказуема. Трудно жить с женщиной, когда не знаешь, что у нее на уме, чего от нее ожидать и можно ли ей доверять. И потом – не слишком ли легко она сошлась с ним? А что, если так же легко Маару будет сходиться и с другими мужчинами? Меньше всего Уроду хотелось вновь становиться посмешищем, ему с лихвой хватило этого во время жизни в клане Львов.
Урод все чаще думал, что если выбирать из тех двух девушек, что были сейчас рядом с ним, то по характеру на роль жены подходила именно Тейя. Вот на кого всегда можно положиться, вот кто ни за что не предаст и всегда поможет. Из нее вышла бы идеальная жена – не будь Тейя столь безобразна… «Впрочем, иного выбора у него все равно нет, – тут же напоминал себе Урод, – и, вероятнее всего, не будет». От этой мысли становилось одновременно и грустно, и крайне досадно. Вспоминались молодые женщины в клане Львов. Незадолго до его побега с Геары был Парад лун, и охотники, которым позволили вступить в брак, летали на Остров Невест. В тот раз особенно много счастливчиков, которых выбрали девушки, вернулись с женами. Когда летающий остров прибыл, весь клан собрался на берегу посмотреть на Невест. Урод тоже был в той толпе, во все глаза таращился на прибывших девушек. Все они были юны, все казались ему красавицами. И у всех были женские, а не звериные лица…
Они с Маару очень старались, скрывая свою связь, и некоторое время это вроде бы получалось, никто ни о чем не догадывался. Они уходили из пещеры и возвращались в нее всегда порознь и очень тихо, никого не разбудив. Уроду это было несложно – рядом с ним всегда спала Тейя, сон которой был так крепок, что прервать его мог разве что горный обвал. Но потом юноша вдруг понял: Тейя все знает. И страдает. Нет, она не сказала ни слова ни ему, ни тем более кому-то еще в семье. Но однажды, когда они вместе ловили рыбу, Тейя долго глядела на свое отражение в воде с выражением отвращения и даже ненависти, а потом вдруг выдала:
– Ты не думай, я все понимаю. Я так безобразна…
И ему сразу стало ясно, о чем она говорит, хоть он и попытался сделать вид, что это не так, и попробовал обернуть все в шутку:
– Эй, что ты говоришь? Ты забыла – Урод здесь я. А ты очень даже славная девушка.
Но Тейя не поддержала его шутливого тона и больше никогда не возвращалась к этому разговору.
Вскоре она вообще перестала ходить с ним, хотя раньше всегда тяжело топала следом, куда бы он ни направился. Сначала Уроду было от этого как-то слегка не по себе, он то и дело норовил окликнуть ее, когда требовалась помощь или хотелось чем-то с ней поделиться, но постепенно привык, тем более что так до конца и не решил, как лучше вести себя с Тейей. Он не хотел, чтобы она переживала из-за его связи с Маару, но и не знал, что можно сделать, чтобы прекратить ее страдания. В такой ситуации ему действительно было проще всего держаться подальше от верной подруги и вообще не думать о девушках. В конце концов, в его жизни имелись вещи и поважнее. Он стал взрослым воином, он сумел в одиночку одолеть свирепого врага, – а это многое значило. На другой же день после его победы над чудищем, когда Урод только-только пришел в себя, Ном, Бади и Догур принесли ему тело живоеда, и юноша почти без их помощи снял с него кожу – свой первый воинский трофей. С тех пор шкура чудовища, как и нож с узорчатым лезвием, всегда была при нем – Урод носил ее на поясе, подаренном ему Хисой. И это была только половина его триумфа, потому что семья решила, что, победив живоеда Урод стал достоин татуировки храбреца, отличившегося в битве. И Догур сделал ему такую татуировку, презрев правила всей Боудики, согласно которым такие знаки отличия могли получать только воины, прошедшие испытания.
В тот день Урод снова был один, проверял расставленные на скалах силки на птиц. Все, как назло, оказались пусты. Юноша уже решил спуститься к морю и попытать счастья в ловле рыбы, когда вдруг услышал то, что заставило его вздрогнуть.
– Прай! – прозвучало откуда-то сверху.
«Показалось», – решил Урод.
Но зов раздался снова, и гораздо громче.
– Прай!
Тут уже сомнений не осталось. Юноша успел забыть этот голос, но вспомнил сразу, едва услышав.
– Обсидиан! – Урод все еще не верил своим ушам. – Это ты? Где ты?
– Прямо над тобой, – тут же последовал ответ.
Почти мгновенно Урод вскарабкался на скалу. За годы, проведенные на Острове изгоев, он научился делать это столь же быстро, сколь и ловко. Подтянувшись на очередном уступе, он увидел перед собой знакомый островок, удачно пристроившийся в промежутке между двумя небольшими скалами. В самой середине кусочка летающей земли таинственно поблескивало гладкое черное зеркало Обсидиана.
– Это ты! – ахнул Урод. – Но где ты пропадал столько времени? Как ты нашел меня?
– Так ли это важно? – с усмешкой в голосе отвечал Обсидиан, сверкая знакомыми огненными всполохами. – Главное, что сейчас я здесь.
– Ну знаешь ли… – покачал головой юноша. – Для меня это как раз важно. Что-то подсказывает мне, что ты мог отыскать меня и раньше… Но почему-то не сделал этого.
– А ты, я смотрю, не только вырос за то время, что мы не виделись, но и поумнел, – с той же интонацией продолжал дух камня. – Не буду тебе лгать: конечно, я мог встретиться с тобой и раньше. Но не спешил, потому что хотел посмотреть, как ты справляешься.
– И что увидел? – хмуро поинтересовался Урод.
– Увидел, что справляешься ты неплохо, – заверил Обсидиан. – Или точнее будет сказать не «справляешься», а «справился». Потому что Остров изгоев – это уже пройденный этап твоей жизни. Ты
