— Келе обозлились на вас, ветланы. Вы приняли чужаков как родных. Вы устроили праздник, не принеся жертвы Ульвургану. Вы разрешили вернуться сестре охотника, опозорившего себя ложью, и даже позволили ей прийти на праздник,
— Что же нам делать, Великий?
— Я попытаюсь договориться с келе. Я буду просить богов даровать вам милость. Но вы должны принести богатые дары, чтобы жертва была принята. А чужаки должны немедленно уйти из стойбища. И не только из стойбища. Пока они не удалятся отсюда на расстояние не меньше пяти дней пути, я ничего не могу обещать вам. И женщина пусть уходит с ними.
— Благодарим тебя, Великий. Ты всегда был добр к нам.
Если бы кто-нибудь из покидающих умран Шамана обернулся, он увидел бы довольную улыбку на лице старика. Его замысел удался! Скоро чужаки исчезнут из его жизни навсегда, все снова пойдет своим чередом. А этот наглый юнец, осмелившийся грозить ему, самому мудрому и сильному магу из всех когда-либо ступавших по этой земле, пусть кусает себе локти. Не должен щенок тявкать на седого пса, не может шакал противостоять матерому волку.
Старейшины вернулись в разрушенное стойбище и поведали всем, что сказал Великий. Люди, слушая их, согласно кивали. Шаман всегда умел договариваться с келе, и никто не осмеливался ему перечить. Обсудив все между собой, решили направить к умрану Уквуны двоих: Таграя, лучшего охотника, и Айвана — самого старшего. Таграю очень не хотелось нести такую ужасную весть, ибо он всем сердцем любил Анкалю и вовсе не желал, чтобы она покинула стойбище, но слово старших — закон. Опустив голову, он поплелся следом за Айваном.
Уквуна и ее гости занимались починкой жилища, но, увидев приближающихся Таграя и Айвана, оставили свои дела, и хозяйка пригласила всех внутрь. Когда все уселись на мягких шкурах, старик сказал:
— Мы были у Шамана. Он сказал, что келе прогневались на наш народ. Нельзя было привечать чужаков. Нельзя было пускать обратно сестру того, кто осквернил себя ложью. Вы должны уйти.
— И ты поверил этим сказкам? — вскричал Конан, — Ваш Великий спятил!
— Великий стар и мудр. Он всегда заботился о нас. Не порочь его.
— Не горячись, Конан, — заговорил Джерим. — Прости его, Айван, Он молод, его язык иногда опережает мысли,
Киммериец удивленно взглянул на друга, но тот лишь улыбнулся ему в ответ, и Конан решил помолчать и посмотреть, что будет дальше.
— Анкаля, — вдруг встрепенулся Таграй. — Ты знаешь, что я всегда мечтал стать твоим мужем. И если тебе придется покинуть стойбище, я уйду вместе с тобой. Я так решил.
— И ты не горячись, Таграй, — повернулся к нему Джерим. — Я хочу обратиться к тебе, Айван. Скажи, в стойбище до нас появлялись когда-нибудь чужаки?
— Очень редко.
— А как вы принимали их?
— Так же, как и вас.
— И келе гневались?
— Никогда.
— Почему же они так рассердились сейчас? Ведь мы пришли с чистым сердцем и вовсе не желали никому зла.
— Может, потому, что вы привели сестру Млеткена?
— Даже если Млеткен и солгал, о чем никто, кроме Шамана, ничего не знает, почему его сестра должна отвечать за его ошибки? Она страдала в чужих землях и больше всего хотела вернуться к своему народу, который очень любит. Разве она поступила плохо?
— Нет. Ее вины тут нет.
— Вот видишь. Ты давно живешь, Айван. Ты тоже стар и мудр. Наверное, дело не в нас и не в Анкале.
Старик задумался. Он пытался понять, почему, когда он слушал Шамана — верил Шаману, а теперь, когда слушает этого спокойного и приветливого чужака, в его словах тоже звучит правда. Но ведь так быть не может. Кто-то из них ошибается или, что гораздо хуже, намеренно лжет. Но чужак искренне хочет во всем разобраться. Значит… Нет, этого тоже быть не может. Что же делать? Айван не заметил, что задал этот вопрос вслух.
— Что делать? — переспросил Джерим. — Не торопиться с решением. Расскажи всем о нашем разговоре. Давайте подумаем вместе.
Когда Айван и Таграй ушли, Конан поинтересовался у чародея, что происходит.
— Понимаешь, — пояснил маг, — бурю вызвал Шаман. Меня в Обители обучали управлять Стихиями. И он тоже умеет это делать. Он хочет выжить нас отсюда, запугав доверчивых ветлаиов.
— Если он устроил такое, то что же этот облезлый козел придумает дальше? — воскликнул киммериец.
— Пока не знаю, — ответил Джерим. — Но теперь я готов поспорить с ним.
День прошел совсем незаметно, словно был вдвое короче других. Все были заняты. Надо было восстановить поврежденные умраны, дать кров тем, от чьих домов не осталось и следа, разыскать тела погибших и, свершив над ними необходимые ритуалы, отнести несчастных в тундру, чтобы их души могли предстать перед Рультаной. Сегодня у нее много гостей, много новых умранов появится в ее владениях, и чтобы старуха встретила их благосклонно, ей щедрую жертву: каждый отбывающий в дальний путь нес с собой кусок свежего мяса морского быка.
От непрестанных хлопот и множества новых, совершенно необычных впечатлений Конан изрядно устал, и стоило ему коснуться щекой мягких мехов, как глубокий сон сморил его. Ему снились бескрайние снега. Он шел по белой пустыне, холодный ветер хлестал его по щекам, но он не сдавался. У него была какая-то цель, и он знал, что ни в коем случае не должен сворачивать с нечеткой тропы, освещенной неверным светом бледной луны.
Вдруг чьи-то легкие и очень холодные пальцы тихонько коснулись щеки киммерийца, и он мгновенно открыл глаза. Возле его ложа сидела на корточках очаровательная: очень молоденькая девушка в тонких, полупрозрачных в одеждах. Увидев, что Конан проснулся, она улыбнулась ему и приложила палец к губам, призывая к молчанию, а затем бесшумно поднялась на ноги и поманила варвара за собой. Сам не зная почему, он направился вслед за ночной гостьей, даже не накинув меховую куртку и не обуваясь,
Снаружи было холодно, но Конан словно не ощущал мороза. Незнакомка, все так же не произнося ни слова, двинулась вперед. Ее босые ступни почти не касались снега, настолько легкой была ее походка. Киммериец быстро догнал ее и схватил за руку.
— Постой. Кто ты? Куда ты зовешь меня?
— Зачем тебе мое имя, варвар? — засмеялась она, и Конану показалось, что это зазвенели маленькие серебряные колокольчики. — Ты красив и могуч, у нас таких мужчин нет. Я хочу, чтобы ты вошел в мой умран и подарил мне сына.
— А где твой дом? — поинтересовался киммериец. — Я не видел тебя в стойбище.
— Ты многого еще не видел, — снова засмеялась прелестница. — Смотри, вот он.
Она показала изящной ручкой куда-то в сторону моря, и Конан действительно увидел возвышавшийся вдалеке очень странный умран. Он был выше всех остальных в стойбище и покрыт шкурами какого-то неизвестного варвару животного. Они были очень светлыми, серо-голубыми и походили на ткань из легкой утренней дымки.
