в пабе. Таких незнакомцев много, они мотаются по городу, как пьяные банкиры в день выдачи премии. Чтоб найти хоть одного, надо знать людей, которые знают нужных людей. Словом, если где-то что-то с возу упало и пропало, оно может рано или поздно всплыть в назарете.
А здесь, несомненно, был назарет для весьма специфических товаров, которые возами не очень-то возят.
Соседний лоток, например, предлагал посмертные маски в римском стиле. Сделаны они были из такого тонкого фарфора, что, если поставить позади маски свечку, огонь буквально оживит полупрозрачное лицо.
– Есть кто известный? – спросил я у девицы в готичном прикиде, стоящей за прилавком.
– Есть, вот Алистер Кроули [29], – указала она на соответствующую маску. – Это вот Красавчик Браммел [30], а это Марат [31] – ну, которого закололи в ванне.
Я поверил ей на слово – как по мне, все были на одно лицо. Но по маске Кроули таки пробежался незаметно кончиками пальцев. Ни намека на вестигий. Мошенник он и после смерти мошенник.
– Ой, слышишь? – спросила Лесли.
Я обернулся. Она стояла, склонив голову набок, и улыбалась.
– Музыку, – ответила она. – Кто-то играет «Селектер».
– Да? – равнодушно сказал я. Для меня один ска-коллектив от другого мало отличается.
– Ага. Папина любимая группа. Если дальше будет «Too much pressure», значит, они пошли по его любимым песням.
Но следующей была «Too much too young».
– «Спешиалз», – узнала Лесли. – Ну, почти угадала.
Мы прошлись по торговому ряду, но нигде не увидели ни керамики, ни каких-либо статуэток. Хотя я заметил колоду карт Таро, от которой исходил вестигий, способный как минимум год питать целое семейство призраков.
– Это как-то связано с нашим делом? – спросила Лесли, когда там тормознулся.
– Да нет.
– Тогда идем дальше.
– Куда?
Лесли указала наверх, на импровизированные балконы.
Я ухватился за лестницу и хорошенько пошатал ее. Она была приколочена намертво, как каталожный шкаф в отделе охраны труда. Я полез первым. Услышав, как Лесли позади меня охнула, обернулся и спросил, что случилось.
– Ничего, – ответила она, – лезь давай.
На следующем уровне располагался, очевидно, паб. Целый большой кусок стены разобрали, чтобы установить гидравлические домкраты. Между ними впихнули деревянную барную стойку, за которой трудились три девушки в черно-белых клетчатых платьях и с короткими стрижками в стиле Мэри Куант. В противоположном конце сада на нижние ветви дерева были накинуты тонкие, искусно вытканные ковры и отрезы шелка. В результате получились маленькие уединенные шатры, где можно было посидеть на старых, потрепанных садовых диванчиках. Между баром и шатрами на разной высоте висело с полдюжины деревянных платформ. Каждая пестрела цветочными горшками и разноцветными пластиковыми стульями. Немногочисленные посетители, в основном белые, ничем не выделялись, но смотреть на них почему-то было трудно: они словно не хотели этого и сопротивлялись моему взгляду.
Внезапно раздался свист – протяжный, резкий, каким пастухи подзывают собак.
– По-моему, тебя кто-то хочет, – заметила Лесли.
Я посмотрел туда же, куда и она, – на шатер в самом дальнем конце сада. Оттуда нам приветливо махала рукой женщина с нарощенными серебристыми и ярко-голубыми прядями. Это была Эффра Темза. Высокая, нескладная, словно дерзкая девчонка, которую Вилли Вонка решил за что-то наказать, растянув в высоту. У нее было узкое лицо, пухлые губы и темные глаза со слегка вздернутыми внешними уголками. Удостоверившись, что мы ее заметили, Эффра прекратила махать, откинулась на спинку пластикового кресла и улыбнулась.
Платформы соединялись друг с другом деревянными настилами. Перил никаких не было, и доски опасно прогибались под ногами. Думаю, не надо говорить, что шли мы по этой конструкции очень неторопливо.
Рядом с Эффрой сидел чернокожий мужчина с суровым лицом и волевым подбородком. Когда мы подошли, он любезно поднялся со своего места и протянул мне руку. На нем был ярко-красный фрак с белоснежными отворотами и золотая цепь поверх черной футболки, заправленной в утепленные камуфляжные штаны.
– Меня зовут Оберон, – сказал он. – А вы, надо понимать, знаменитый констебль Грант, о котором я столько слышал.
Выговор у него был истинно лондонский – но глубже, чище, чем у обычных лондонцев. Традиционней, что ли.
Я пожал ему руку. Ладонь была широкая и мозолистая. Короткой вспышкой мелькнули ощущения: запахи пороха и вроде бы сосновой хвои, крик, страх, бурная радость. Оберон тем временем переключился на Лесли.
– А вы не менее знаменитая констебль Мэй.
С этими словами он взял руку Лесли и вместо того, чтобы пожать, поднес к губам. Умеют же некоторые вести себя с женщинами! Я поймал взгляд Эффры – она сочувственно закатила глаза.
Когда Оберон закончил приветствовать Лесли, я представил ее Эффре Темзе. Богине реки Эффры, рынка Брикстон и пекэмского отделения Общества чернокожих косметологов.
– Посидите с нами, – улыбнулась Эффра, – выпьем чего-нибудь.
Колени подогнулись сами собой, меня словно качнуло к пластиковым стульям. Но так вышло, что остальные сестры Темза, так их растак, уже успели по очереди опробовать на мне свои чары, и я привык. Поэтому сейчас наваждение рассеялось почти сразу. Я придвинул стул для Лесли, которая как-то странно на меня покосилась. Оберон лукаво улыбнулся и отхлебнул пива.
– Не спорю, гадкую она взяла привычку, – заметил он, не обращая внимания на сердитый взгляд Эффры, – ну да с молодежью всегда так.
Мы сели напротив них.
– Я угощу вас выпивкой, – сказал Оберон, – и даю клятву воина: это угощение не налагает на вас и ваших сородичей никаких обязательств.
Сказав это, он щелкнул пальцами, и тотчас же одна из официанток направилась к нам.
– Но, – добавил он, – следующую порцию ставишь ты.
Официантка легко, ни разу не глянув вниз, перепорхнула по доскам к нам. А в босоножках на высоких каблуках это очень непросто. Оберон заказал три бутылки «Макс» и одну «Перье».
– Флит сказала, у вас внезапно проснулся интерес к высокому искусству, – сказала мне Эффра. – Она была просто в шоке, увидев вас на выставке вчера вечером. Тут же позвонила мне и давай трещать. Долго не могла успокоиться.
Увидев, как вытянулось мое лицо, она засмеялась.
– Вы что же, думали, у нас тут Юг против Севера? Что мы с ней враждуем и не общаемся? Да она же моя сестра. Я ее читать учила.
Нравятся мне Реки, что у истока, что в приливной зоне. Они очень любят поговорить и, если думать головой и держать язык за зубами, рано или поздно сболтнут что-нибудь действительно важное.
– И вот вы здесь, – резюмировала Эффра, – в моей вотчине. В моих владениях.
Я пожал плечами.
– Это все, – набычилась Лесли, – наши владения. Весь этот гребаный город.
Что собиралась ответить Эффра, мы
