время о прочих добродетелях, я бился за каждый медяк, как истинный воитель. Когда мы сошлись в цене, в гаснущем свете дня я прочёл в глазах Ворона неподдельное уважение. Не знаю, среди чьих доблестей числится упорство, среди драконьих или карповых, но имени службы я не посрамил.
Счастливый обладатель Лазоревого дракона, в свой квартал я попал перед самым закрытием ворот.
Глава третья
Мальчик хочет грамоту
Вход в палатку освещал фонарь на высоком шесте.
Я бы нашёл дорогу и без него. Но фонарь означал: отец не спит, меня дожидается. Приятно, чего там. Свету фонаря вторили блики пламени из очага под навесом, очерчивая контуры мужчины, склонившегося над очагом. По двору полз умопомрачительный аромат: рыба жарилась на углях. Тунец, учуял я. Будь моё обоняние вдвое грубее, и то угадать было бы проще простого. Наши с отцом вкусы схожи: тунец с дайконом, имбирём и васаби, и хоть ничем больше не корми! Даже после фуккацу пристрастия моего родителя ни капельки не изменились. Наверное, это у нас семейное.
В смысле, у бабушки тоже.
Фонарь качался под ветром. Мерцали, рдели угли в очаге. В этом причудливом освещении четыре опорных столба, торча на месте разрушенного жилища семьи Торюмон, могли испугать случайного зрителя. Зловещая тайна? Развалины? Могильные столбы на кладбище? Я огладил клетку-талисман с нефритовым дракончиком. Под пальцами, суля удачу, дрогнуло тёплое лакированное дерево.
Нет уж! Новый дом для нашего семейства!
Да, мы строимся. Да, новый дом. На месте старого, снесённого подчистую. Давно пора, жаль, раньше скудные средства не позволяли. Зато теперь позволяют! Моё жалование плюс надбавка за вредность; отцовское жалование плюс заработок в додзё Ясухиро-сенсея… Да мы богачи! Мы-прежние — нищеброды рядом с нами-нынешними!
Я знаю, что вы скажете. Никто не строится зимой? Так и фуккацу мало с кем случается, иначе от дел не продохнуть было бы. И дознавателем в мои годы редко кто становится.
А ещё мы умеем считать. Зима в этом году выдалась на редкость тёплая — раз. Земля мокрая, мягкая, не промерзает. Копать даже легче, чем в летний зной, когда почва прожаривается до стального звона — это два. В палатке не замёрзнешь — три. Зимой не строятся, значит, доски, брёвна, брусья, бамбук, черепица, глина, бумага для дверных рам, стропила для крыши — всё дешевле, потому как спроса нет. Это четыре. Строители без работы сидят, готовы наняться за полцены — это сразу пять, шесть и семь.
Разрешение на строительство мы получили без проволóчек.
Мама пережидает разруху у своей родни. О-Сузу, наша служанка, вместе с ней. А мы с отцом остались на хозяйстве. Отец чаще меня дома бывает: у него-то служба ночная, не считая занятий в додзё. Командует строителями, как своим патрулём: если кто бездельничает, живо огребёт плюху.
Старый дом снесли за один день. Вывезли мусор. Вскрыли погреб, извлекли ценности, спрятанные на случай пожара. Возвели прочную кура из дубовых досок; перенесли добро в неё. Заперли на замок, чтобы не соблазнять строителей. Помимо того, что хранилось в погребе, в хранилище отправились церемониальные кимоно, кое-что из посуды, мамины украшения — и новые семейные реликвии.
Новые реликвии — странно звучит, правда? Но ведь все реликвии когда-то были новыми! Нашим и двух лет не исполнилось: пара стальных мечей на лаковой подставке из криптомерии. Большим клинком я сражался кровавой ночью в Фукугахаме. Малый так и не покинул ножен. Не умею я двумя мечами биться! Я и одним-то не очень… Умею, не умею, но как мог, я сражался за сёгуна. Сёгун жив, я тоже жив.
Остальное — пустяки.
Мечами я гордился, хотя гордость выходила горькая. Ну, какая есть. Мечи в этом точно не виноваты. Я купил для них дорогущую подставку. Ещё поискать пришлось: где сейчас подставку для мечей найдёшь? Нашёл. Купил. Денег не пожалел. Отец молча одобрил.
Тоже гордился, кажется.
До начала стройки мечи хранились у семейного алтаря, на почётном месте. Эту моду я завёл по примеру сенсея. Там же я поставил гравюру. Отец возражать не стал, хотя поначалу я опасался, что он будет против.
Что за гравюра? Чёрно-белая, по виду недавняя, но печатник уверял, что оттиск делался со старой, чудом сохранившейся доски. «Верьте, господин! Резали доску ещё до явления будды Амиды!» Врал, подлец: доска была свежей, в отличие от рисунка, по которому её резали. Как и сохранился? «Берегли, как святыню! Южные варвары в те времена запросто к нам приплывали…» Я возразил печатнику словами настоятеля Иссэна: не так уж и запросто, хотя и полегче, чем сейчас, когда вообще не плавают. И спросил: доска доской, рисунок рисунком, но кто и зачем вздумал печатать сейчас портрет южного варвара? Печатник не знал и цену, прохвост, сбавлять отказался.
В любом случае я сразу понял: куплю!
Лицо узкое, бледное. Пристальный взгляд непривычно больших глаз. Тонкие усы — лезвия кривых кинжалов. Острая бородка. Я был уверен, что это Мигеру! Это его настоящее лицо, которое он обрёл после смерти.
В то время Мигеру ещё не родился. И отец его не родился, и дед. Прадед? Дальний предок? Это не имело значения. Я поставил гравюру возле алтаря и четыре раза в год [18] жёг перед ней курения, ставил подношения и читал поминальные молитвы. Не знаю, каков рай у варваров. Каков бы ни был, душа Мигеру сейчас там.
Алтарь тоже отправился на хранение в кура. Ключ от замка отец не давал никому, даже мне. Строители меж тем заново выровняли и расширили площадку под застройку — пусть самую малость, но это жилище будет просторней старого! Завтра возьмутся за стены: деревянные решётки уже сколочены, доски ждут под навесом. Там же песок и клей для штукатурки; глину и солому завезут позже.
К концу недели приступят к крыше.
Кроме главных столбов в землю вкопали две дюжины столбиков высотой до колена: опоры для веранды. Она теперь пойдёт вокруг всего дома, а не только с фасада, как раньше. Пока веранду не возвели, там в темноте лучше не шастать — споткнёшься, переломаешь ноги.
— Добрый вечер, отец.
Я поклонился.
— Служба?
— Служба, — кивнул я.
Не в первый раз я являлся домой затемно. На службе вечно так: то от безделья маешься, то бьёшь ноги в поисках свидетелей, забывая перекусить. Сегодня я перекусить не забыл, даже два раза не забыл, но к вечеру живот начало подводить. И в кого я такой прожорливый?
— Садись. Еда готова.
Для приготовления пищи у самурая есть
