Айстульф поднял Оленю со Сладушкой, посадил их в телегу, сам взял вожжи и тронул коней… А за ними двинулись ратники в развевающихся алых плащах… А потом был бой у кромки Леса, когда настигли их верные князю воины и пытались не пустить к Лесу… А потом Великий Лес укрыл их крыльями своих ветвей…
— Знал я, конечно, что ты вернешься, — сказал Сладушке, с трудом отыскав ее в сутолоке, Вуйко. — Но не ждал, что так быстро!
Впервые вооруженные люди пришли в Великий Лес с миром.
— Быть может, это — знамение новой эпохи! — вздохнул князь Фредегар, глядя на свою дочь, ласково обнимающую княжича Бранко.
На Малый Совет созвал лесной князь Фредегар всех своих приближенных: тех, кто стоял во главе крупнейших родов Великого Леса, тех, кто разделял с князем власть и ответственность за жизнь лесных людей. Но в этот раз двое «чужаков», людей внешнего мира, присутствовало на Совете: княжич Бранко, бледный, как смерть, сидел справа от Фредегара, а Ронан, — командир наемников — слева. По очереди вставали приглашенные на совет, говорили:
— Боюсь, что в этот раз войны не миновать. Мы все, как один, должны подняться на защиту Великого Леса. Возможно, это будет наш последний бой.
— Пора понять: или — они, или — мы! Мы больше не можем мирно сосуществовать рядом.
— Они переполнили чашу нашего терпения! И нам некуда отступать! Мы не можем уступить им ни пяди нашей земли, ни одного деревца! Это в прежние времена мы могли покупать годы мира такой ценой… Но теперь! Мы должны добиться настоящего мира. Навсегда…
— Это возможно только при полном уничтожении людей! Тем более, что нынешний их князь не удовлетворится мелкими подачками: ему нужно все, вся земля до океана и весь Лес!
— Надо прогнать их не только от кромки Леса, но вообще с этой земли: пусть убираются за реку, откуда пришли они четыреста лет назад!
— Да, пусть уходят… Мы предлагали им мир! Мы уступали и уступали, отступали и отступали, но всякому терпению наступает предел! Конечно, те, кто пришел к нам сейчас, могут остаться: при условии, что они пройдут через Дерево и станут частью Леса!
— Наш гость, юный князь Бранко предлагал им мир с Лесом — они отказались, им дороже их нынешний жестокий правитель и эта многовековая вражда!
— Но почему вы так уверены, что победим именно мы? А что, если — они?
— Победа или смерть! Иного выбора для нас сейчас нет! Час пробил! Нам некуда отступать! Нам придется сражаться!
Князь слушал молча — никаких чувств не отражалось на его прекрасном, благородном лице — неподвижны были и руки, прижимавшие к столу какой-то странный продолговатый сверток.
Ронан с каждым словом становился все мрачнее и ясная синева его глаз сгущалась, подобно грозовым тучам.
А Бранко становился все бледнее, губы дрожали, в глазах стояли слезы и, когда пришел его черед говорить, голос его едва не сорвался на рыдание:
— Это мой народ! Да, они не правы. Да, они оттолкнули меня. Но они же несчастны! Я вижу, до чего довело этих людей тираническое правление моего отца! И я понимаю их! Я понимаю, почему они не захотели принять меня, присоединиться ко мне, почему они не хотят Мира! Вся жизнь их прошла в ненависти к Великому Лесу. В непосильном труде, в огромных жертвах… Армия моего отца высасывала из них все соки, а они не осмеливались протестовать, они боялись… А те, кто все же протестовал… Мой отец был жесток! Очень жесток… Но мысль о том, что все происходящее — на благо государства, что все это — вынужденное, перед лицом опасности, исходящей из Великого Леса… Эта мысль словно бы облагораживала все — и их мучения, и их страх, и отцовскую жестокость! И тут — у них хотят отнять их ненависть, и получается, что вся жизнь их — впустую, и все было зря — их труды, их страдания… Получается, что страдали они не во имя чего-то великого, но просто потому, что оказались трусливы и покорны… Нет, я даже не смогу объяснить как следует… Для одних, их ненависть — оправдание их безрадостной жизни. Они никогда не признают, что были неправы. Они пойдут в своей ненависти до конца. Другие — и их большинство! — просто слишком запуганы. Они побоялись пойти за мной, хотя, возможно, они и хотят мира с Лесом. Они боятся, что я проиграю и Лес падет, и тогда мой отец расправится с ними, как он расправился со многими недовольными! Те, кто пошел за мной, те, кто стал сейчас лагерем на кромке Леса… Так они же молоды! Все они, кто пошел за мной, молоды! У них впереди — вся жизнь! И они не хотят жить так, как их отцы! Они хотят бороться за свое будущее! За мир и покой! И они готовы рискнуть. Готовы погибнуть, лишь бы не жить так, как прежде. И я готов погибнуть!
— Какое это все имеет отношение к нашим-то бедам? — не выдержал один из лесных людей. — Даже если они очень несчастны и совсем не виноваты… Это не уменьшает их вины перед нами и их опасности для нас! Да, мы можем им посочувствовать, в очередной раз возмутиться жестокостью князя Брана, но от них же нам придется защищать наших детей! Наш Лес!
— Я понимаю, — прошептал княжич, уронив голову на грудь и по щеке его скатилась слеза. — Я чувствую себя таким глупым и слабым…
— И правильно чувствуешь! — буркнул Ронан, не терпевший мужских слез.
— Но князь Бран — мой отец! — завопил княжич, полыхнув глазами. — Да, он жесток, он безумен, он никогда не любил меня по-настоящему, а я не любил его. Да, я пошел против него — во имя любви к моему исстрадавшемуся народу! Во имя любви к Фрероне… Но я хочу попытаться поговорить с ним… В первый раз поговорить по-настоящему! В последний раз… Прежде, чем начнется война, в результате которой не только мы с ним можем погибнуть, но и мой народ может быть полностью уничтожен! Быть может, войны еще удастся избежать… Я не верю в это. Но очень, очень надеюсь.
— Ты прав, мой мальчик! — улыбнулся Фредегар и поднялся со своего места. — Ты не просто прав: ты опередил то, что я хотел предложить Совету. Я хочу сказать, что готов пойти на переговоры с князем Браном. Действительно, в последнийраз попытаться переубедить его… Я тоже в это не верю и даже не особенно надеюсь. И, в случае, если он не захочет отказаться от своих нелепых и преступных притязаний, я вызову его на поединок.
С этими словами князь Фредегар размотал слежавшийся шелковый лоскут и единый вздох вырвался у всех присутствующих, когда они увидели, что князь принес на Совет.
Это был меч. Великолепный длинный меч в потертых ножнах, украшенных чеканными золотыми бляхами. Удобная рукоять, обтянутая черной шершавой кожей, похожей на драконью, золотая насечка в виде мелких листиков на крестовине, а головка рукояти — крупный изумруд, аккуратно выточенный и изящно ограненный в виде шара. Князь неспеша вытянул меч из ножен… Сверкнуло узкое отточенное лезвие… И на лезвии — золотая насечка: такие же мелкие листики, как и на крестовине, переплетались со сложными древними рунами.
