Соня в растерянности. То ли звать стражу, то ли кидаться на помощь? Но, по счастью, Гельнара уже приходит в себя.
— Что я… что я говорила? — взгляд ее безумен и блуждает дико с Сони на Тарзу, словно в поисках подтверждения чему-то, о чем она не осмеливается говорить вслух. — Что со мной случилось?!
Метнув Тарзе предупреждающий взгляд, Соня как можно небрежнее поводит плечами.
— Да ничего. Ты мне гадала. Говорила мне про кровь, про тень, про каких-то зверей, которые меня то ли гонят, то ли кусают. Я, честно говоря, не поняла ничего, но скажу тебе по правде, подружка… ты уж на меня не обижайся, но если ты и всем остальным так гадаешь, то лучше тебе бросить это ремесло и подыскать что-нибудь подоходнее!
Шлюха, не удержавшись, хихикает, а гадалка со злостью принимается ссыпать руны в мешочек на поясе.
— Запоздала ты со своими советами, подруга. Больше мне вряд ли кому придется будущее предсказывать.
— Ну, почему? Завтра у тебя будет суд, — веселым тоном возражает неунывающая Тарза. И Соня вновь поражается как может эта девица до такой степени не воспринимать всерьез угрозу казни. Или все-таки она твердо знает, что избежит наказания, но тогда почему она здесь. Опять какая-то подстава… Но не слишком ли все это сложно, и к тому же… кому и зачем нужно пускаться на такие ухищрения ради нее, безвестной наемницы, устраивать целые представления со множеством актеров? С какой целью… Нет, она решительно отказывается понимать.
— Так, говорите, завтра к судье? — спрашивает она сокамерниц.
— Ну да, прямо с утречка тебя и поведут, — обещает Тарза, не переставая хихикать. Может, просто слабоумная.
Соня пытается взбить тощий соломенный тюфячок, от души надеясь, что в нем не слишком много насекомых, и устраивается на ночь.
— Тогда уж не взыщите, подружки, но я отправляюсь спать. Хочу завтра выглядеть свежей и красивой.
— Едва ли это поможет, — как всегда оптимистично заявляет гадалка, но впрочем тоже отправляется в свой угол и вскоре, повернувшись лицом к стене, начинает мерно сопеть носом.
Шлюха, повозившись какое-то время, также следует ее примеру.
Гаснут последние солнечные лучи, и мрак стремительно обрушивается на крохотную темницу, которая сейчас и впрямь заслуживает этого имени. Тьму наполняют звуки: едва слышный шорох дыхания, какой-то скрежет, вой ветра в щелях, постукивание и позвякивание… все те шумы, коими полны древние творения рук человеческих. Соню бы ничуть не удивило, узнай она, что здесь водятся призраки.
И потому она не знает, кому принадлежит тот шепот, который доносится до ее слуха уже на самой тончайшей грани между явью и сном:
— Бойся спать здесь одна! Бойся чудовищ, что бродят здесь во тьме…
Это может быть шепот Гельнары, или Тарзы, или ни одной из них.
* * *
Ночь, вопреки ожиданиям, проходит спокойно. Соня пробуждается с первыми солнечными лучами, на диво отдохнувшая и посвежевшая, и даже мышцы не кажутся затекшими, несмотря на ночевку на полу. Она едва успевает сделать пару разогревающих упражнений, умыться и съесть принесенную лепешку, как в дверях возникают двое стражников.
Провожаемая напутственными возгласами Тарзы и многозначительной улыбкой гадалки, Соня покидает камеру.
И вновь треклятая винтовая лестница, спускаться по которой еще неприятнее, чем подниматься. Затем долгое путешествие по лабиринту тюрьмы с двадцатью одной башней, — у воительницы даже возникает впечатление, что стражники специально водят ее кругами, чтобы она не сумела запомнить дорогу, — пока наконец они не оказываются в здании, примыкающем к одной из башен, самой низкой, выложенной белыми и синими шестиугольными плитками.
Само здание также кажется парадно-нарядным. К дубовым дверям, украшенным медными гербами, ведут мраморные ступени, а пол также выложен белыми и синими плитами.
— Стало быть законы нарушаем, правилами пренебрегаем… — так запросто, почти запанибратски обращается к ней судья, маленький, лысый, как коленка, человечек с крысиными глазками-бусинками и на диво густыми светлыми усами, еще более усиливающими сходство с грызуном.
Он сидит в кресле с высокой спинкой, почти теряясь в нем, как ребенок, забравшийся в отцовский кабинет. Комната выглядит пустынной и какой-то необитаемой: если не считать кресла судьи, табурета, на который усаживают Соню, и столика в углу, за которым восседает писец, здесь нет ровным счетом ничего: ни ковра на полу, ни занавесей на окне. Впрочем, это все-таки суд, и как таковой заслуживает определенного уважения.
Соня почтительно склоняет голову.
— Месьор судья, я не знаю в чем меня обвиняют…
— Как это, в чем?! — человечек кажется искренне возмущенным. — Писец, зачитайте.
Тот, порывшись в кипе листов пергамента, что высятся у него на столе, гнусавым голосом бормочет невнятно:
— Рыжая Соня, воительница, прибывшая второго дня в Коршен, обвиняется в том, что нарушила закон княжества, возбраняющий лицам, не состоящим в городской страже, либо в ином дозволенном законом отряде, расхаживать вооруженными по городу. В сопровождении двух других вооруженных персон именем…
— Ладно, имена можешь пропустить, — машет рукой судья. — К сути переходи. Сколько раз была предупреждена?
— Дважды получила предупреждение из уст городской стражи второго отряда первой десятки… — гнусавит дальше писец. — На третий же раз была взята под стражу и препровождена в городскую темницу, в ожидании справедливого наказания.
— Но это ложь! — взрывается Соня. — Никакая третья стража восьмого десятка…
— Первый десяток второго отряда, — невозмутимо поправляет судья.
— Неважно, — Соня уже вне себя от ярости. Она-то думала, что вся эта глупость должна была давным-давно разрешиться. — Я с этими двоими познакомилась всего за час до того, как нас задержали. И все это время мы пили в таверне, называется «Равноденствие», можете проверить, ваша честь. Мы никуда не выходили, никакая стража нас не задерживала, и никаких предупреждений мы не получали…
— Ну, как же не получали, если здесь оказались… — резонно возражает судья.
— Да, но это было первое предупреждение, первое, а не какое не третье!
— Здесь явно написано третье, — гнусавит непоколебимо из своего угла писец, и Соня едва удерживается, чтобы не наброситься на него с кулаками.
— Это неправда, ваша честь, — неимоверным, усилием взяв себя в руки, она вновь обращается к судье. — Найдите свидетелей, они вам подтвердят. Я всего лишь два дня в Коршене, ни с кем здесь не знакома, и даже о законе таком не слышала!
