– Не иллюзия… – отметил я, когда небрежный тычок ботинка с обрезанным носом скинул жестянку со стола, и вылетевшие из нее патроны раскатились по всей комнате.
– Полтергейст, драть! – заржал альбинос. – Злой дух, а-ха-ха!
– Уймись! – вскипел я. – Уймись, по-хорошему прошу!
– А то что? – мерзко ухмыльнулся коротышка. – Отшлепаешь меня?
Я молча подошел к буфету, наполнил стакан водой, осушил его и лишь после этого веско повторил:
– Уймись.
– Ладно-ладно! – Лепрекон покладисто выставил перед собой открытые ладони, но в его глазах не мелькнуло ни тени раскаянья.
– Откуда ты только взялся? – переспросил я.
– Ты знаешь откуда, – ответил коротышка. – Ты знаешь, малыш.
– Не-е-ет, – протянул я и уже громче и резче отрезал: – Нет!
– Да! – Будто назло мне, альбинос расплылся в лягушачьей улыбке от уха до уха. – Это страх, Лео. Это все твой страх. Страх сделал тебя таким, какой ты есть. Талант сиятельного, живое воображение и стра-а-ах…
– Убирайся к черту! Я ничего не боюсь! Ничего!
Лепрекон рассмеялся.
– Малыш, да я с ходу назову дюжину твоих фобий! Не забывай, ты – это я. Только ты… как бы сказать помягче, чтобы не обидеть… – Коротышка походил по столу, потом прищелкнул пальцами и заявил: – О! Придумал! Ты трусливый урод, Лео! Вот ты кто!
Злиться на собственную галлюцинацию не было никакого смысла, и усилием воли я придержал уже рвавшееся с языка ругательство. Хрустнул костяшками пальцев, заставляя себя успокоиться, но раздражение никуда не делось. Чертовски неприятно выслушивать гадости в свой адрес от себя самого, есть в этом нечто неправильное. И все же меня сейчас беспокоило отнюдь не состояние собственного душевного здоровья. Просто что-то шло не так.
Первый раз лепрекон объявился, когда мне не было и пяти. Причиной его появления стал вовсе не страх, скука и одиночество создали его. Скука, одиночество и подстегнутое талантом сиятельного воображение. Тогда никто из окружающих не видел моего воображаемого друга, он был бесплотной тенью в моей голове, не более того.
И прошлое появление лепрекона к моим фобиям вновь никакого отношения не имело. Не знаю, что именно вызвало его из небытия: противоестественный договор с суккубом и ее потусторонняя сила или скормленное мне сердце падшего, но точно не страх.
Так что стряслось сейчас? Что происходит?!
– Гадаешь, во что такое вляпался? – мерзко ухмыльнулся лепрекон, соскочил со стола и принялся изучать содержимое буфета, выдвигая один ящик за другим. – Это страх, малыш. Просто страх.
– Я! Ничего! Не! Боюсь! – чеканя слова, выдал я, поднялся со стула и развел плечи. – Любого в бараний рог скручу! Ты понял?
Лепрекон фыркнул, набросил на руку полотенце и принялся накрывать на стол. Фарфоровая тарелка посередине, справа – нож, слева – вилка, серебряные, с рукоятками из слоновой кости. Рядом – хрустальная рюмка.
– Совсем-совсем ничего не боишься? – спросил альбинос и привстал на цыпочки, чтобы достать из бара бутылку водки. – Ничего-ничего?
Я заколебался, но все же подтвердил:
– Ничего.
– Отлично! – покладисто улыбнулся альбинос и указал на дверь смежного номера. – Постучи.
– Зачем?
– Тебе разве не хочется стиснуть в объятиях свою фигуристую подругу и покрыть ее поцелуями с головы… хм… до ног?
– Она не моя подруга!
– Драть! Имей совесть, не ври самому себе!
– Я не вру.
– Тогда почему ты здесь, а не на развалинах фамильного особняка, а? – Лепрекон свернул крышку с бутылки и покачал головой. – Душераздирающее зрелище, доложу тебе!
Мерзкий коротышка наполнил рюмку и влил в себя водку; та до последней капли расплескалась по ковру.
– Нет, малыш. Ты сидишь в номере, ожидая, что случится чудо и она сама постучится к тебе. Не случится. Не будь размазней, сделай первый шаг!
– Закрой рот!
– Один ноль в мою пользу! – осклабился лепрекон и вновь потянулся за бутылкой.
Я забрал ее и вернул в бар. Коротышка ничуть не расстроился, уселся на стол и принялся болтать в воздухе ногами.
– Итак, сознаться в собственных чувствах ты боишься – это факт! – с важным видом произнес он и поскреб щеку. – Так, может, я здесь из-за этого?
– Издеваешься?
– Издеваюсь, – признал лепрекон. – В этом случае ты бы выдумал себе очередную грудастую подружку, а никак не меня. – Он оттянул ремень штанов, глянул вниз и расплылся в самодовольной улыбке. – Драть! Точно не меня…
Я с обреченным вздохом потер виски. Невесть с чего начала раскалываться голова, и единственное, чего по-настоящему хотелось, – это вышвырнуть назойливого коротышку в окно и завалиться спать. И я был очень недалек от того, чтобы именно так и поступить.
– Что, голова разболелась? – сочувственно поинтересовался лепрекон и почесал ладонь, расчерченную узким шрамом вроде моего. – Это все убывающая луна, малыш. Кстати, ты не боишься луны?
Вопрос этот врасплох не застал, я спокойно обошел стол, выглянул в окно и покачал головой. Затянутое дымкой желтое пятно меня нисколько не пугало.
– А зря, – вдруг без всякого юродства произнес альбинос. – Тебе бы стоило.
– Вздор! – резко обернулся я. – За год не было ни одного рецидива. Я контролирую себя. Луна не властна надо мной.
– Год! – закудахтал коротышка и полотенцем стер с лица воображаемые слезы. – Лео, ты дебил? Нет, даже не так. Лео, ты дебил!
– Сейчас нарвешься! – предупредил я.
– Год – это ничто! Вспомни Цюрих! Вспомни, что ты сделал с грабителем! Лео, окстись! Зверь может вырваться на волю в любой момент! И ты ведь знаешь – я просто милашка по сравнению с тем, что скрывается внутри тебя.
– Я принимаю лекарства. Наука сильнее магии.
– Бла-бла-бла!
Глупо было пытаться доказать что-то самому себе, и все же мне было необходимо оставить за собой последнее слово.
– Ты забываешь об одной немаловажной детали, – спокойно произнес я, закатывая правый рукав сорочки. На бледной коже явственно выделялись черные письмена молитвы.
Лепрекон ничего не ответил; он отстраненно смотрел на меня и наматывал на руку полотенце.
– Папа знал все наперед! – объявил я. – Он предусмотрел это. Мне ничего не грозит. И тот срыв – я ведь не обернулся зверем. Я остался человеком.
– Малыш, – мягко улыбнулся лепрекон. – А ты ничего не забыл? – И альбинос указал на мою левую руку. На ней татуировок не было. Просто не успели набить из-за смерти отца.
Я на миг заколебался, но лишь на миг.
– Это ничего не значит! – заявил я со всей возможной уверенностью.
