Он бросил перед собой связанную по рукам и ногам рабыню — ту самую, что обслуживала меня прошлым вечером, пока в таверну не ворвался Сурбус со своими головорезами. Вчера я не успел ее как следует рассмотреть, заметил лишь, что она чрезмерно худа и не слишком привлекательна. Блондинка С голубыми, если не ошибаюсь, глазами. Не похожа на обычную рабыню, хотя я к ней, повторяю, не присматривался. Помню, что она подбежала ко мне, ища защиты, но я, конечно, отказал ей.
Сурбус перебросил связанную девушку через плечо и подошел к стойке.
— Я недоволен ею, — заявил он владельцу.
— Прошу прощения, благородный Сурбус, — залепетал хозяин таверны. — Я непременно сам накажу ее плетьми!
— Я недоволен ею! — раздраженно повторил Сурбус.
— Вы хотите ее уничтожить?
— Вот именно.
— Она стоит пять серебряных тарсков, — заметил хозяин.
Сурбус достал из кошелька пять серебряных монет и одну за другой выложил их на прилавок.
— Я заплачу за нее шесть, — предложил я владельцу.
Сурбус окинул меня хмурым взглядом.
— Я уже продал ее вот этому благородному господину, — ответил владелец. — Не вмешивайся, чужестранец. Этот человек — Сурбус.
Капитан пиратов откинул голову и расхохотался.
— Вот именно, я — Сурбус.
— А я — Боcк из дельты Воска.
Сурбус с любопытством поглядел на меня и снова рассмеялся. Он отвернулся от прилавка и, сбросив девушку с плеча, поставил ее перед собой. Я заметил, что глаза ее распухли от слез и она стоит, пошатываясь, словно готова вот-вот лишиться чувств.
— Что ты собираешься с ней сделать? — спросил я.
— Бросить ее у ртам.
— Пожалуйста, Сурбус, — едва слышно взмолилась девушка, — прошу вас.
— Я брошу тебя уртам! — злорадно поглядывая на нее, повторил ее новый владелец.
С глухим стоном она закрыла глаза.
Гигантские водяные урты, покрытые темно-серой шерстью, с черными бусинками-глазами, в качестве мест обитания выбирали обычно какие-нибудь мусорные свалки, держась поблизости от городских каналов и пожирая все подряд, независимо от того, попадалось им живое существо или мертвечина.
— Брошу уртам! — видя ее ужас, еще громче расхохотался Сурбус.
Я наблюдал за ним, этим работорговцем, пиратом, вором и убийцей. Мне казалось, что в нем воплотились все самые мерзкие черты, присущие человеку. Я чувствовал, как меня все сильнее захлестывает отвращение к нему, отвращение и непреодолимая ненависть.
— Ничего подобного, — сказал я ему. Он посмотрел на меня с безграничным удивлением.
— Ты этого не сделаешь, — добавил я, обнажая меч.
— Она моя, — заявил Сурбус, — и я волен поступать с ней так, как захочу.
— Сурбус часто уничтожает таким образом тех женщин, которыми он остался недоволен, — подтвердил хозяин таверны.
Я с ног до головы оглядел их обоих.
— Она принадлежит мне, — настойчиво повторил Сурбус.
— Bерно, — согласился хозяин таверны. — Ты сам, чужестранец, только что был свидетелем ее продажи. Теперь она является его собственностью и он волен распоряжаться ею по своему усмотрению.
— Эта девчонка — моя, — в голосе Сурбуса начало проявляться раздражение. — Какое право ты имеешь вмешиваться?
— Основное право каждого живущего в Порт-Каре, — ответил я, — поступать так, как ему хочется.
Сурбус отшвырнул от себя девушку и привычным движением обнажил меч.
— Ты глупец, чужестранец, — вынес свою оценку моим действиям владелец таверны. — Ведь это же Сурбус, один из лучших фехтовальщиков Порт-Кара.
Несмотря на замечание хозяина таверны, наш поединок с лучшим фехтовальщиком Порт-Кара оказался на удивление коротким.
После первого же выпада я вытащил из-под ребер своего противника глубоко вошедшее туда лезвие моего меча и оттолкнул от себя тело, неподвижно распростершееся на полу.
Владелец трактира смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Кто ты? — наконец выдавил он из себя.
— Я Боcк, — ответил я. — С воскcких болот.
Присутствующие, те, кого смог разбудить наш громкий спор и его продолжение на мечах, поднялись из-за столов и теперь смотрели на меня с не меньшим изумлением, чем владелец таверны.
Держа меч в руке, я обвел их вопросительным взглядом, заглянув каждому в лицо, но никто из них не принял мой вызов.
Тогда я оторвал кусок туники у лежащего у моих ног Сурбуса, обтер меч и вложил его в ножны.
Из груди поверженного мной противника с глухим хрипом вырвалось едва слышное дыхание, на губах запеклась кровавая пена. Я знал, что жить ему осталось считанные минуты, но не испытывал к нему ни малейшего сострадания или жалости.
Он был для меня вместилищем всех пороков человечества.
Я подошел к рабыне и перерезал стягивающие ее тело веревки. Кандалы, в которых она была, когда подавала мне пату, были сняты, очевидно, пока она находилась в нише, чтобы они не мешали ей ублажать Сурбуса.
Я оглядел зал таверны. Владелец все так же стоял позади прилавка, а посетители не делали никаких попыток на меня напасть, хотя многие из них, вероятно, были из команды самого Сурбуса.
Я посмотрел на их лежащего на полу капитана.
Его глаза, в которых отражалась мучительная боль, были обращены ко мне; рука, судорожно сжатая в кулак, приподнята. Он, казалось, хотел что-то сказать, но у него уже не оставалось на это сил.
Я отвернулся.
Хорошо, что Сурбус умирает. Пусть вместе с ним умрет то зло, что он носил в себе.
Я взглянул на рабыню; да, особой привлекательности в ней не найдешь: костлявая, худое, слишком тонкое лицо, узкие, понуро опущенные плечи. Глаза бесцветные, какого-то водянистого оттенка. Волосы редкие, засаленные. Такая рабыня большой прибыли не принесет.
Тут, к моему удивлению, она опустилась рядом с Сурбусом на колени и приподняла ему голову. Его глаза были так же обращены ко мне. Он снова попытался было что-то сказать.
— Пожалуйста, — обратила ко мне девушка свой умоляющий взгляд.
Я недоумевал. Он — средоточие всех человеческих пороков. Она, скорее всего, просто сумасшедшая. Неужели она не понимает, что он действительно бросил бы ее, связанную, на растерзание уртам?
Его руки снова едва заметным движением протянулись ко мне. Осмысленное выражение в глазах Сурбуса постепенно пропадало. Губы двигались, но не могли произнести ни звука.
— Пожалуйста, у меня не хватит сил, — с прежней мольбой в голосе настаивала девушка.
— Да что он хочет? — с нетерпением спросил я.
Он был отъявленным негодяем, пиратом, работорговцем, вором и убийцей; воплощением всех человеческих пороков. Я не испытывал к нему ничего, кроме отвращения.
— Он хочет увидеть море, — ответила девушка.
