Тут была проложена узкоколейка. Правда, сами рельсы проржавели, и едва ли могли быть использованы по назначению.
— Чувствуешь? — спросил я, сужая луч фонарика, чтобы посветить вглубь штольни.
— Ясно и отчётливо, — ответила Соня.
— Идём тогда, — кивнул я, и первым двинулся вперёд, осторожно ступая по деревянным шпалам, от которых всё ещё едва уловимо пахло креозотом. Наверно, благодаря этому они до сих пор не сгнили в пыль.
— Тут узел, — сказала Соня метров через пятьдесят.
— Всё верно, — подтвердил я после небольшой паузы, сверившись с записями.
— Могу попробовать отсюда.
— Не нужно, — я отрицательно помотал головой, — впереди, недалеко, есть более надёжное место.
И мы двинулись дальше.
Штольня, несмотря на явные признаки заброшенности, сохранилась на удивление хорошо. А если учесть, что ей пошла вторая сотня лет, так просто отлично. Даже масляные фонари под потолком кое-где покачивались. Конечно, в обычных условиях она бы не продержалась так долго; исчезла бы после серии обвалов, разграбленная подчистую. Рельсы бы точно вынесли. Но тут было сердце. А такие заброшки живут куда дольше — до тех пор, пока не придут такие, как мы.
— Достаю, — спокойно сказала Соня.
Куда быстрее, чем обычно!
— Осторожнее только! Прекращай, если почувствуешь… — я хотел сказать, если "почувствуешь жидкость". Такое редко, но бывает, особенно в подземных заброшках, когда на медведя и его напарника выливается, скажем, сотня литров вина. Или нефти. Или даже крови. Что поделать — природа сердца дело непредсказуемое.
Но предупреждение оказалось излишним.
Соня протянула руку в пустоту, особенным жестом, будто вытягивая что-то. Сначала я увидел, как в луче фонарика блеснуло нечто жёлтое.
— Тяжелое, блин, помоги! — крикнула Соня.
Я бросился к ней. Но вовремя сообразил, что происходит — и вместо того, чтобы пытаться удержать извлекаемое сердце, схватил напарницу за талию и потащил её в сторону, проследив, чтобы Бася не упала с её шеи.
Как только я сделал это, пещера наполнилась металлическим грохотом. Поднялась пыль. Я закашлялся.
Через пару минут, когда пыль немного улеглась, мы смогли разглядеть нашу добычу.
Дорога вглубь штольни была перекрыта полностью. Хорошо, что я сообразил отпрыгнуть в сторону выхода! Иначе мы были бы заблокированы, и пришлось бы искать другой выход — надеясь, что он существует.
— Это… что? — растерянно спросила Соня, указывая на груду слитков.
— Не знаю пока, — я опустился на одно колено и подобрал ближайший слиток в форме "кирпича", какие обычно показывают в фильмах, где есть банковские хранилища. Только на этом не было никаких клейм. Слиток был холодным и довольно тяжелым, — но похоже на золото.
— Серьёзно? — ошарашенно спросила Соня.
— Серьёзно, — кивнул я.
— Твою ж… сколько здесь?
— Несколько тонн, думаю. Как минимум.
— Обалдеть!
— Это мягко сказано.
— Что делать будем?
— Думать, — ответил я, — для начала мы всё хорошенько обдумаем.
Локация 3. Подмосковье. Позиционный район ПРО
Вторую встречу куратор назначил вблизи одного из запретных для нас объектов. Да, такие тоже были, это жизнь, и романтика профессии тут ни при чём. Скорее всего, запрет был наложен из-за возможной природы сердца.
Жёсткой связи между "прижизненным" предназначением заброшки и содержанием сердца нет. В любом месте можно вытащить всё, что угодно. Но есть игра вероятностей — и по статистике выходило, что связь всё-таки есть, пускай и косвенная. Например, в заброшенной больнице куда больше шансов получить лекарство, несколько литров крови или опасный патоген, чем, скажем, золото или бочку бензина. Хотя, повторю: в нашем деле всегда есть место сюрпризу.
Мы стояли на потрёпанном непогодой крыльце жилого пятиэтажного дома в бывшем военном городке, недалеко от пусковых установок старой системы ПРО. Искать сердца тут было строжайше запрещено.
Это уже вторая встреча с куратором. Вчера мы просто пересеклись на одной из песчаных дорог на карьерах в Воскресенском районе. Тоже знаковое место, когда-то тут был один из самых знаменитых абандонов региона. Тут стояли заброшенные экскаваторы — абзетцеры, добывавшие в открытых карьерах то ли кварцевый песок, то ли апатиты. Я не вникал.
Сердце не могли найти долго, хотя каждое лето десятки пар пытались. И вот, пять лет назад одной паре очень сильно повезло. Говорят, они нашли какое-то технологическое изделие. Огромная удача. Вроде как после этого случая разработка высокотехнологичных оборонительных систем в нашей стране сильно продвинулась… но это слухи, конечно. Прямо о таких вещах никто и никогда не расскажет.
Вчера куратор забрал у нас образец сердца, и назначил новую встречу. В противоположной стороне региона.
Конечно, он не просто так выбирал места для встреч. Каждый раз это были тонкие намёки, которые стоило принять во внимание, если есть желание и дальше пользоваться покровительством разных структур, которые легко решают проблемы, скажем, с местными властями в любом регионе и крайне оперативно.
Место громкой удачи наших коллег и запретное место… что ж, намёк понятен. Но делать нечего — мы уже встали на скользкую дорожку сокрытия результатов поиска. Теперь остаётся только играть до конца, уповая на то, что ни одна секретная контора не бывает всесильной и всезнающей.
— Это чистое золото, — безо всяких предисловий начал куратор, — проба четыре девятки. Как в лучших хранилищах.
— Офигеть, — Соня изобразила вежливое удивление. Я промолчал.
— Объем извлечённого — около трёхсот тонн, — продолжал куратор, — точнее определим, когда всё достанем и занесём в каталог.
Тут даже меня проняло. Я думал, ну тонна — две… а тут — триста! И что теперь с нами сделают? Поменяют правила? Или… о другом варианте думать не хотелось — мы беззащитны перед махиной, которую представлял куратор.
— Все договорённости остаются в силе, — продолжал он, глядя своими выцветшими серыми глазами куда-то в даль; вообще он выглядел удивительно неказисто для представителя такой могущественной структуры: рост ниже среднего, узкие плечи, лысина, мышиного цвета волосики… но стоило ему заговорить — внешность словно стиралась, и перед слушателем будто представала могучая сила, вроде как воплощение природной стихии, перед которой следовало приклоняться и с которой ни в коем случае нельзя спорить. Как подобные куратору это делали — понятия не имею. Наверно, их специально учат.
— Постойте… но это значит… — пробормотала Соня.
— Это значит, что при желании вы можете отойти от дел и до конца жизни вообще ничего не делать. Если, конечно, не влезете в какую-нибудь историю с мошенниками и разводилами. Но мы будем рядом, если что. Нам не выгодно, чтобы кто-то вдруг обидел таких, как вы. Наоборот — нам выгодно, чтобы вы стали легендами.
Мы с Соней переглянулись. В её взгляде было мало радости. Скорее, там был страх. Мы достаточно давно работали вместе, чтобы я мог прочитать: "Не бросай меня! Только не это. Не сейчас". И я на это ответил, так же беззвучно, уверенным взглядом: "И в мыслях не было".
— Вы сказали — при желании, — сказал я.
— Конечно, — кивнул куратор, — нам выгодно любое ваше решение. Такая удачливая пара в полях нам тоже нужна. Больше того — продолжите в том же духе — и мы предложим вам зимний контракт в южном полушарии. Там будет чуть меньше свободы, чем внутри страны. Сами понимаете, безопасность.
— Я слышал, как работают зимники, — сказал я, — и ничего не имею против.
— Вот и отлично, — куратор усмехнулся, — деньги на ваш счёт уже поступили.
— Спасибо, — кивнул я, и уже собрался было уходить, радуясь, про Пермь речь так и не зашла.
Но радовался я рано.
— Вы пытались взломать паровозы, верно? — сказал куратор нейтральным тоном, всё так же глядя в даль.
Я усилием воли подавил желание взглянуть на Соню. Любое лишнее проявление эмоций сейчас могло быть фатальным.
