Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка

– А как насчет фамилии?

– У меня есть фамилия.

– Той, которая подойдет для Лондона. Выбери любую по вкусу.

Мальчик удивленно заморгал.

– Выбрать… фамилию?

Фамилии не меняют из прихоти. Они ведь указывают на род, которому ты принадлежишь.

– Англичане постоянно выдумывают новые, – сказал профессор Ловелл. – Постоянные фамилии сохраняются только в тех семьях, которые обладают титулами, а у тебя титула нет. Тебе нужен просто инструмент, чтобы представляться другим. Подойдет любая фамилия.

– А вашу я могу взять? Ловелл?

– О нет, тогда все решат, что я твой отец.

– А, ну да.

Глаза мальчика в отчаянии шарили по комнате в поисках подходящего слова или звука. И остановились на знакомой книге, стоящей на полке над головой профессора Ловелла, – «Путешествие Гулливера». Чужестранец на чужбине, которому приходится учить местные языки, чтобы выжить. Теперь мальчик понимал чувства Гулливера.

– Свифт? – осмелился предложить он. – Если только…

К его удивлению, профессор Ловелл засмеялся. Так странно было слышать смех из этих суровых губ, он звучал слишком резко, почти жестоко, и мальчик невольно съе- жился.

– Очень хорошо. Робин Свифт, так тому и быть. Приятно познакомиться, мистер Свифт.

Он встал и протянул руку через стол. Мальчик видел в порту, как иностранные моряки приветствуют друг друга, и знал, что делать. Он взял эту крупную, сухую и неприятно холодную ладонь в свою. И потряс ее.

Два дня спустя профессор Ловелл, миссис Пайпер и мальчик, недавно нареченный Робином Свифтом, отплыли в Лондон. К тому времени благодаря постельному режиму, диете из горячего молока и сытной стряпни миссис Пайпер Робин достаточно окреп, чтобы передвигаться самостоятельно. Он тащил тяжелый сундук с книгами по трапу, стараясь не отставать от профессора.

Кантонская гавань, ворота, через которые Китай встречался с остальным миром, была целой вселенной разных языков. В соленом воздухе плыли громкие и быстрые португальские, французские, голландские, шведские, датские, английские и китайские слова, смешиваясь в удивительно понятный для всех пиджин, хотя лишь немногие свободно на нем говорили. Робин хорошо знал этот язык. Первое представление об иностранных языках он получил, бегая по причалам: он часто переводил морякам в обмен на монетку или улыбку. Но никогда не думал, что сможет проследить лингвистические фрагменты этого языка до их источников.

Они прошли по набережной, чтобы сесть на «Графиню Харкорт», судно Ост-Индской компании, которое в каждом рейсе брало на борт несколько пассажиров. В тот день море бурлило и шумело. Робин ежился от резкого морского ветра, который жестоко трепал его пальто. Хотелось побыстрее оказаться на судне, в каюте – там, где есть стены, – но посадка почему-то задерживалась. Профессор Ловелл отошел в сторону, чтобы разобраться, в чем дело. Робин последовал за ним. Наверху, у трапа, моряк распекал пассажира, и утренний холод пронзали отрывистые английские гласные.

– Не понимаешь, что я говорю, да? Нихао? [5] А? А?

Объектом этого гнева был китайский рабочий, сгорбившийся под весом ранца, висящего на его плече. Если рабочий и ответил, Робин этого не слышал.

– Не понимает ни слова, – посетовал моряк и повернулся к остальным пассажирам. – Может кто-нибудь сказать парню, что он не может подняться на борт?

– Ох, бедолага. – Миссис Пайпер потянула профессора Ловелла за руку. – Вы можете перевести?

– Я не говорю на кантонском диалекте, – отозвался профессор. – Робин, давай ты.

Робин колебался, внезапно испугавшись.

– Ну же.

Профессор Ловелл подтолкнул его вверх по трапу.

Робин заковылял вперед. И моряк, и рабочий обернулись и посмотрели на него. Моряк выглядел слегка раздраженным, а рабочий явно воодушевился, как будто сразу же признал в Робине союзника, единственного китайца поблизости.

– В чем дело? – спросил Робин на кантонском.

– Он меня не пускает, – поспешно ответил рабочий. – Но у меня контракт на этом судне, до самого Лондона, вот, смотри, тут написано.

Он сунул Робину сложенный лист бумаги.

Робин развернул его. Документ был написан по-английски и выглядел как контракт ласкара, а именно – обязательство выплатить жалованье за рейс от Кантона до Лондона. Робин повидал много подобных контрактов, в последние годы они стали нередки: после возникновения трудностей с работорговлей возрос спрос на китайских работников. Робин уже переводил такие контракты: китайских моряков нанимали на суда, идущие в Португалию, Индию и Вест-Индию.

Робину показалось, что бумаги в полном порядке.

– В чем проблема? – спросил он.

– Что он говорит? – поинтересовался моряк. – Скажи ему, что этот контракт не годится. Мне не нужны на судне китайцы. Когда я в последний раз плавал с китайцем, судно кишело вшами. Не хочу рисковать, беря на борт людей, которые не желают мыться. А этот и слово «мыться» не поймет, хоть прямо в ухо кричи. Эй! Мальчик! Ты понял, что я сказал?

– Да-да. – Робин быстро переключился обратно на английский. – Да, я просто… Погодите минутку, я лишь пытаюсь…

Но что тут скажешь?

Ничего не понимающий китаец бросил на Робина умоляющий взгляд. Его лицо было морщинистым, загорелым и обветренным, так что он выглядел на все шестьдесят, хотя, скорее всего, ему было чуть больше тридцати. Ласкары быстро стареют от тяжелой работы. Робин тысячу раз видел похожие лица в порту. Некоторые ласкары бросали ему конфеты, другие узнавали его и приветствовали по имени. Это лицо было как будто родным. Но никогда еще ни один взрослый не смотрел на него так беспомощно.

От чувства вины внутри у него все сжалось. На языке собирались слова, жестокие и ужасные, но он был не в силах соединить их в предложение.

– Робин. – Профессор Ловелл подошел к нему и схватил за плечо так крепко, что стало больно. – Переведи, пожалуйста.

Теперь все зависит от него, внезапно понял Робин. Ему выбирать. Лишь он один может определить истину, потому что только он способен разговаривать с обеими сторонами.

Но что сказать? Он видел, как в моряке вскипает раздражение. Видел нарастающее нетерпение других пассажиров в очереди. Они устали, замерзли и не понимали, почему до сих пор не могут подняться на борт. Он ощущал, как палец профессора Ловелла проделал вмятину в его ключице, и тут ему пришла в голову мысль настолько пугающая, что задрожали колени. А вдруг, если он начнет доставлять неудобства, его тоже оставят на берегу и «Графиня Харкорт» отплывет без него?

– Ваш контракт здесь не годится, – промямлил он. – Попробуйте сесть на другое судно.

Ласкар негодующе ахнул.

– Ты его прочел? Там говорится: Лондон, Ост-Индская компания, это судно, «Графиня…»

Робин покачал головой.

– Он не годится, – произнес он и повторил, словно это придаст словам больший вес: – Он не годится, попробуйте сесть на другое судно.

– И что с ним не так? – спросил ласкар.

– Он просто не годится, – с трудом произнес Робин.

Ласкар уставился на него с открытым ртом. По обветренному лицу промелькнула тысяча эмоций: негодование, разо-чарование и, наконец, смирение. Робин опасался, что ласкар начнет спорить, даже драться, но вскоре стало ясно, что для этого человека такое обращение не внове. Это уже случалось. Ласкар развернулся и побрел вниз по трапу, расталкивая пассажиров. Через несколько минут он скрылся из вида.

У Робина закружилась голова. Он сбежал вниз по трапу к миссис Пайпер.

– Я замерз.

– Да ты дрожишь, бедняжка.

Она тут же превратилась в курицу-наседку, закутывая его своей шалью, и сказала несколько резких слов профессору Ловеллу. Тот вздохнул, кивая, а потом они протолкались в начало очереди, откуда быстро разошлись по своим каютам, пока носильщик собирал багаж и трусил за ними.

Через час «Графиня Харкорт» вышла из гавани.