взглянула на меня, и магическая связь между нами разорвалась – будто ветку сломали. Но она все еще существовала, хотя и скрытая, просто ждала момента, когда моя человеческая пара вернется ко мне, но у меня уже не было сомнений, что моя половина каким-то образом нашла способ закрыть для меня свой разум.
Я приблизился к ней на полшага, наблюдая, как она пытается еще сильнее вжаться в стену. Мне очень хотелось дать ей больше пространства – обеспечить надежную гавань, в которой она так нуждалась, где она могла бы привыкнуть и смириться с новой реальностью, и это желание боролось во мне с желанием просто заключить ее в свои объятия и показать, что меня не нужно бояться.
Она влюбилась в Кэлума, и по ужасу, отражавшемуся у нее на лице, я понял, что она думает, что он мертв – погиб. Проиграл монстру, которым я себя показал.
– Это я, детка, – сказал я, снова протягивая ей руку. – Я – все еще я.
Мне очень хотелось поставить ее на ноги, поднять с земли, которая была запятнана смертями людей, гибелью целого города за столетия до ее рождения. Привести ее во дворец, который всегда должен был быть ее домом. Купать в роскоши, которую я мог ей предоставить.
– Это должно меня утешить? Я даже не знаю тебя, – отрезала она, повернув голову в сторону.
Она отказалась дать мне благословение своих глаз, отказалась смотреть на меня, сделала все, что было в ее силах, чтобы не встречаться со мной взглядом.
Она знала не хуже меня, что пульсировавшую между нами магическую связь отрицать невозможно, что она никогда и никуда не исчезнет и даже не уменьшится. Когда она окинула взглядом ближайший к ней скелет, я подумал, не впервые ли моя половина видит такую смерть и разложение.
Нам обоим повезло, что трупы, которые я оставлял за собой, не разлагались, как обычно разлагаются тела за столетия, прошедшие с тех пор, как я сровнял с землей Калфолс. Как богу Мертвых, мне нужны были тела, чтобы оживлять их. Поэтому после битв, в которых я навлекаю смерть на своих врагов, я предаю трупы земле. Для армии мне нужны слуги, которые не думают, а просто исполняют приказы, и потому тела моих жертв будут храниться до тех пор, пока я не покину этот мир.
– Ты знаешь меня так же хорошо, как себя, звезда моя. Сердце, что бьется в твоей груди, принадлежит мне. Душа, обитающая в твоем теле, принадлежит мне дольше, чем ты живешь, – сказал я, сохраняя мягкость и нежность в голосе, и сделал еще полшага к ней. – Все, что ты чувствовала, реально. Все, что ты будешь продолжать чувствовать ко мне, реально. Ты была создана, чтобы быть моей.
Эстрелла опустила глаза, уставившись на мои ноги, внимательно следя за тем, как осторожно я сокращаю дистанцию, которую она сохраняла между нами в своей безумной потребности сбежать от моей правды. Она взглянула на них всего на мгновение, упершись взглядом, и я остановился.
Ее паника была ощутима, тело дергалось, будто она была животным, загнанным в угол, отчаянно жаждавшим вырваться и сбежать. Внезапно она встала на четвереньки и нырнула между костями ног ближайшего скелета, вынырнув с другой стороны образованного ими защитного круга. Он потянулся к ней костями рук, но она быстро проскользнула мимо, его движения были слишком вялыми, чтобы успеть ее поймать.
– Эстрелла! – крикнул я, вскакивая на ноги и следуя за ней.
Вырвавшись из круга, она остановилась на четвереньках посреди дороги и изо всех сил пыталась сориентироваться. Казалось, она не могла встать на ноги. Это открытие шокировало ее. Тело у нее сделалось вялым, пока мозг пытался обработать все, что она умышленно игнорировала в погоне за счастьем, которого так отчаянно желала. Кто-то вроде Эстреллы или кто-то вроде меня, никогда не знавший ни радости, ни даже просто удовлетворения, готов на все, чтобы сохранить его, если оно вдруг обнаружилось. На все. Даже на то, чтобы игнорировать полуправду.
Оттолкнув один из искалеченных скелетов с дороги, я подкрался к тому месту, где она повернулась ко мне лицом. Отскочив назад на руках, скользя ногами по пропитанной кровью земле, она отпрянула от меня, когда я встал рядом, возвышаясь над ней. Глядя на нее сверху вниз, я изобразил на лице нежность, стараясь показать всю любовь, которую чувствовал к ней, а не ярость, вызванную ее отказом смотреть на меня и бегством.
В воздухе все равно пульсировал ее страх, и я грудью чувствовал его биение, когда она смотрела на меня. Ее пальцы судорожно сжимались, сгребая пыль на земле, а пухлая нижняя губа дрожала так, что мне захотелось успокоить ее, прижавшись к ней ртом. Я жаждал дать ей утешение, которое может и готова дать ее половина, если только она примет меня в свое сердце, если только впустит меня в свой разум и признает, что в ней существует другая половина ее души.
– Мин астерен, – инстинктивно произнес я на древнем языке.
Мне нечего было скрывать, и я мог называть ее своей звездой, говоря на родном языке, даже если и нечасто его использовал.
– Я не твоя. И я тебе никто, – ответила она, ощерившись, когда посмотрела на меня.
Исчезли все признаки привязанности, которую она проявляла ко мне за проведенное вместе время. В глазах горела ненависть, ожесточая взгляд, когда она заставила свою дрожащую нижнюю губу замереть. Я подошел ближе, решив доказать ей, что, куда бы ни завели нас нити наших Судеб, она всегда была, есть и всегда будет моей.
Где бы она ни была – в мире живых или в загробной жизни, – я буду следовать за ней всюду, куда бы она ни пошла. Если наступит день, когда она умрет своей истинной смертью, без меня, я буду сопровождать ее в Пустоту, чтобы дождаться окончательного суда Отца и Матери. Я никогда не вернусь к жизни без Эстреллы, без тепла ее обжигающего света, сияющего вокруг меня.
Куда бы она ни пошла, я пойду за ней – будь проклято бессмертие.
Я протянул руку, надеясь, что она обопрется на нее, чтобы подняться с земли. Но моя упрямая звезда проигнорировала этот жест, решив остаться на пропитанной кровью земле – лишь бы не принимать от меня никакой помощи. Ее тело дернулось, напряглось, приготовившись к бегству, но хищник во мне распознал это еще до того, как она сделала сознательный выбор.
– Не делай этого, – предупредил я, зная, что результатом моего инстинкта погони за ней будет то, что ей совсем не понравится, пока в венах у нее струится настоящий страх.
Я не сомневался, что когда-нибудь она будет получать удовольствие от
