уступающий и штабс–капитану.
Только в противоположность ему этот темноволосый и глаза тёмно–карие, выразительные очень.
Ну прямо собрались красавцы, как на подбор, аж не знаешь куда и деться.
Татьяна посмотрела на мужчину и закатила глаза. Но всё же зацепилась рукой под выставленный поручиком локоть. Что ж.
— Прошу простить, леди, — выдавил я, отступая.
Чем, похоже, ещё больше разгневал офицеров.
— Я с тобой разговариваю, юнкер, — прогремел штабс–капитан. — Где уважение к старшему по званию?
— Виноват, товарищ штабс–капитан гвардии, — ответил я, вставая по стойке «смирно» и легко выдерживая этот взгляд.
Потому что не испугался, а лишь выполнил требования Устава. Если эти боевые гвардейцы позволят себе строить младшего по званию при дамах, грош им цена.
Ещё два обер–офицера подступили, слетевшись на добычу, как стервятники. Эти пониже двух первых гвардейцев. Но один из них довольно широкий, как тяжеловес.
— Почему китель так сильно потёрт, товарищ юнкер? — Вмешался широкоплечий корнет, обозначаясь справа. — Насколько знаю, с присяги прошло не более полугода. И вам выдают всё новое. Что за небрежное обращение с мундиром? Почему молчите, я с вами разговариваю?
— Не ваше дело, товарищ корнет гвардии, — огрызнулся я с гордо поднятым подбородком.
Потому что это мундир моего отца. Немного в рукавах и штанинах расшитый, но в плечах хорош. Выданный новый я продал, чтобы содержать поместье. У меня кроме старенького дворецкого Фёдора никого не осталось, и он тоже должен что–то есть.
— О, как заговорил, — прогнусавил корнет и добавил угрожающе: — коль ты в робе, может, отдраишь сортир после ухода гостей?
— Все вопросы к командиру взвода, — процедил я, готовый уже дать ему в морду за лишние слова. Ведь он назвал юнкерскую форму отца «робой».
— Татьяна, а это точно князь Сабуров? — Произнёс с брезгливостью на лице штабс–капитан, продолжая сверлить меня взглядом.
— Оставьте человека, — простонала Татьяна. — Олег? Это некрасиво.
— Товарищ юнкер, — продолжил штабс–капитан, не обращая внимания на возражения сестры. — А это не ваш отец князь Константин Васильевич Сабуров, ныне покойный?
— Да, это мой отец, товарищ штабс–капитан гвардии, — произнёс я жёстко.
— Похоже, его форму и носит, — усмехнулся второй корнет с другого бока.
— И что с того? — Посмотрел я и на этого, не отрицая сей факт.
— А ничего… — покривился штабс–капитан. — Ничего хорошего. Как ты вообще осмелился, пацан, подходить к леди Румянцевой, девушке благородных кровей? Как известно во всей Российской империи и за её пределами даже в самой отдалённой колонии, твой отец позорно пал, не сумев защитить ни себя, ни родных, ни самого Петра Михайловича, которого император вверил на ваш княжеский род. А теперь ты ходишь здесь и кичишься титулом перед дамами. Поглядите на него, аж целый князь. И почему же наш батюшка император не лишил тебя этого титула, который ныне стал формальным, судя по тому, как обнищали Сабуровы. Смешно смотреть.
Штабс–капитан закончил, когда вокруг уже скопилось достаточно народа, в том числе сам комендант Третьяков. Да и командир моего взвода вдруг обозначился.
— Юнкер Сабуров, ко мне, — пробурчал взводный неуверенно.
Решив, вероятно, отвести меня от греха подальше, ибо знает мой нрав получше этих офицеров.
— Товарищ штабс–капитан гвардии, господин Румянцев, — начал я, чётко проговаривая каждое слово.
— Сабуров! — Рявкнул взводный, прерывая. Но это не помогло.
— Я вызываю вас на дуэль за оскорбления памяти моего отца, — продолжил мысль я, не отрывая от брата Татьяны взгляда, потому что больше никого вокруг не вижу, все лица перемешались в кашу.
Даже лицо Татьяны, от который услышал после вызова душевный такой «ах».
Секунды три длится пауза. Кажется, что собравшаяся публика, не дышит. Рояль уж точно молчит.
— С удовольствием, — бросил штабс–капитан. — Но увы, товарищ юнкер.
— Струсили, господин Румянцев? — Заключил я с оскалом и добавил хищно: — от слов не отказываюсь, выбирайте оружие.
Мне вдруг показалось, что Румянцев действительно испугался моего напора. Да, мне уже не раз признавались, что когда злюсь, от моего дикого чернеющего взора хочется куда–нибудь скрыться.
Этот лишь на миг опешил, продолжая отвечать прямым уверенным взглядом. И даже рот свой открыл, но его перебили.
— Изучайте положение о статусе офицеров гвардии, товарищ юнкер! — Прогремел уже комендант Третьяков, вмешавшись. — Что вы здесь устроили⁈ Капитан, уберите пацана с глаз долой. Всё! В казарму, шагом марш все.
Это уже к моему взводному обращение.
Меня буквально потолкали назад. А я уже и сам понял, в чём моя ошибка. Нет, не в том, что должен был молчать. Никогда. Не дождётесь. Просто согласно законам дуэль между юнкером и обер–офицером запрещена. По тем же правилам обычный офицер не может драться на дуэли с офицером меха–гвардии. Только офицер гвардии имеет право вызвать на дуэль офицера гвардии.
Но если комендант решит пожаловаться на меня начальнику училища, я вылечу со службы, как пробка из бутылки растревоженного шампанского, потеряв всякий шанс стать им.
— Строиться на улицу! — Объявил взводный и на меня посмотрел с укором.
Не отходя уже ни на шаг от меня, словно в охранники заделался, на улицу повёл и добавил, вздыхая:
— Что ж ты Андрюха творишь. Мало тебе предыдущей гаупвахты?
— Я за правду, Семён Алексеевич, — заявил разгорячённо в ответ, вываливаясь на улицу в числе последних.
— Не везде ж она твоя, горе луковое, — ответил взводный устало. — Обожди, я с Третьяковым перетру, дед отходчивый. А то на тебе и так клейма негде ставить.
Взводный назад пошёл.
Наверное, один из немногих офицеров училища, кому я симпатизирую. Справедливости в нём побелее, чем у офицеров постарше званием. Невысокий, но мощный в теле, уже с сединкой, давно за сорок, но живости его позавидуют и молодые. Силовые нормативы сдаёт
