– Хорошо, что ваш муж, госпожа, достаточно умён для того, чтобы не заводить себе любовниц среди служанок. Такие потерявшие стыд девки обычно страшно наглеют и становятся никчемными работницами…
Ири, выслушав это замечание, лишь недовольно дёрнула плечом – все её мысли занимал вопрос, какое платье ей стоит надеть завтра…
Но старуха не посчитала разговор законченным и, бережно расплетая косы Ириаланы, продолжила:
– С другой стороны, когда подоспеет время, будет совсем неплохо, если вы, госпожа, дадите понять мужу, что вас не смущает естественная для мужчин изменчивость натуры. Мужья очень ценят жён, которые понимают их маленькие слабости, а кроткая и послушная любовница отвратит вашего супруга от иных развлечений, когда вы, госпожа, будете в тягости и не сможете исполнять свой долг, как прежде…
Услышав такие увещевания, Ири нахмурилась, но потом, взглянув в зеркало, рассеянно качнула головой:
– Хорошо, Гердола. Я запомню… А сейчас – довольно об этом…
Дни шли за днями, недели потихоньку превращались в месяцы… Молодая супруга сживалась с ролью жены и хозяйки поместья, Олдер же просто упивался ничем не замутнённым счастьем, но когда накал его страсти несколько угас, на доселе ясном горизонте его семейной жизни появились первые, пока еще едва заметные облачка.
Как-то исподволь выяснилось, что с Ири Остену совершенно не о чем говорить – даже новости из Милеста помогали поддержать беседу не более чем на четверть часа, а потом между супругами вновь воцарялась тишина. Суждения Ириаланы о людях были очень поверхностны и сводились к тому, стар человек или молод, богат или знатен… Если же разговор требовал более веских суждений, Ири немедля прибегала к услышанным от своего отца словам, совершенно не подозревая о том, что её неизменное «папа так считает» отнюдь не радует мужа…
Олдер же выслушивал лепет Ири с бесстрастным лицом, старательно убеждая себя в том, что его жена ещё молода и слишком долго была под отцовской опекой. Со временем, вжившись в роль хозяйки, она научится мыслить самостоятельно. Это помогало поначалу, но первая же семейная размолвка вынудила Остена посмотреть правде в глаза…
Как и во всех амэнских имениях, на заднем дворе «Серебряных Тополей» имелся глубоко врытый в землю столб со стальными кольцами, предназначенный для наказания нерадивых слуг, и единственным его отличием от своих собратьев было то, что он так и не успел потемнеть от крови. Будучи «карающим», Олдер слишком хорошо знал цену телесных наказаний, а потому не разбрасывался ими попусту, находя иные методы острастки. По большому счету, слуги могли оказаться у столба по двум причинам – за воровство или учинённую драку. В остальное же время столб служил грозным напоминанием о неминуемой каре, долженствующей остудить слишком хитрые или горячие натуры. Женщины же и вовсе избегали телесных наказаний, поэтому, когда одним прекрасным утром с заднего двора донеслись жалобные девичьи мольбы, Олдер немедля решил взглянуть, что там происходит…
На заднем дворе обнаружилась прикованная к столбу, обливающаяся слезами служанка Ири, поигрывающий кнутом Родо, который обычно и исполнял наказания, и, собственно, сама Ириалана. Остену хватило одного взгляда, чтобы оценить представшую его глазам картину. Родо, заметив появление хозяина, немедля опустил кнут, а Олдер подошёл к жене и тихо осведомился:
– Что здесь происходит?
Уже вполне освоившаяся с ролью хозяйки имения Ири одарила мужа лёгкой улыбкой:
– Сущие пустяки, муж мой… Я просто наказываю Норину за небрежение…
Но услышавший такой ответ Олдер лишь нахмурился:
– Небрежение? И в чём же оно проявилось? Норина что-то разбила?.. Украла?..
Ири же, взглянув на внезапно посерьёзневшего супруга, слегка пожала плечами:
– Конечно же, нет. Но мне кажется, что она в последнее время стала не так расторопна… А отец говорит, что слуг следует наказывать для острастки. Он сам так постоянно делает…
Если Ири надеялась, что ее пояснение разрешит возникший вопрос, то жестоко ошиблась. Олдер, мгновенно став мрачнее грозовой тучи, велел прекратить наказание, а сам, бережно взяв слегка удивлённую таким поворотом событий супругу под локоть, удалился с ней со двора.
Оказавшись в покоях жены, Остен попытался растолковать недоумевающей Ири то, что наказание не может применяться без причины. Кара является расплатой за совершенный проступок, но если слуги будут знать, что будут наказаны в любом случае, то стоит ли ждать от них старания?..
Ириалана выслушала пояснения Олдера с подобающим добронравной жене смирением, но когда их разговор уже подходил к концу, осторожно спросила:
– Норина… Она нравится тебе?.. Тогда я прикажу ей, чтобы этой ночью она пришла в твою спальню…
– Что?!! – От изумления Олдер едва не поперхнулся последними словами, а Ириалана наградила его совершенно недоумевающим взглядом и тихо спросила:
– Тогда почему ты вступился за неё?..
Олдер посмотрел на удивлённое лицо жены и осознал, что все его пояснения пропали даром. Ири не понимала его, да и не стремилась понимать, живя по загодя заготовленным правилам и советам, да и его самого она видела точно в кривом зеркале отцовских суждений… Это горькое прозрение подействовало на Остена, точно вылитый на голову ушат ледяной воды, отрезвив мгновенно и жестоко… Он устало взглянул на жену:
– Просто в «Серебряных Тополях» принято наказывать слуг лишь за настоящие проступки. И я не собираюсь этого менять в угоду твоему отцу, Ири…
После этих слов Олдер покинул комнату, оставив за спиной совершенно сбитую с толку супругу.
В этот день они не перемолвились за обедом даже парой слов, а вечером Остен впервые за время своего недолгого супружества не наведался в спальню жены, а остался до полуночи разбирать счета и письма. Видеть сейчас Ири было ему не под силу…
Сцена у столба не только отрезвила Олдера, но и стала толчком для его окончательного прозрения. Поначалу молодой муж боролся с накатившим на него разочарованием как мог – он вовсю цеплялся за прежние иллюзии, отчаянно пытался уверить себя в том, что ошибается, но окутывающий жену флер теперь расползался под пальцами Остена, точно гнилая ткань… Являя таившуюся под роскошной оболочкой пустоту. Боги щедро одарили Ириалану красотой, но не дали души…
Разочарование Остена, как это обычно и бывает, осталось не заметным для большинства окружающих его людей. Ириалана тоже то ли не ощутила, то ли просто не хотела замечать, что отношение мужа к ней изменилось, а устремленные на нее взгляды Олдера утратили прежний огонь. Лишь приехавший из Милеста с донесением Антар да старая Гердола быстро разобрались в происходящем и приняли меры. Каждый – свои…
Антар появился в «Серебряных Тополях» под вечер, но даже не успел стряхнуть с себя дорожную пыль, как ему уже пришлось предстать перед Олдером. Молодой сотник не пожелал переносить встречу на утро – приняв у Чующего донесения, он махнул рукой в сторону стола:
– Церемонии ни к чему. Присаживайся. В кувшине – охлаждённое вино, если хочешь пить с дороги. Я еще поговорю с тобой… Потом…
Десятник, не стал отказываться от угощения, согласно кивнул головой, и Остен почти сразу углубился в чтение.
Антар же, плеснув себе вина, внимательно наблюдал за своим главой. Эмпат уловил исходящие от Олдера горечь и разочарование. Да и не походил сотник «карающих», если честно, на счастливого мужа – складки в уголках губ и взгляд выдавали его с головой!
Ну а когда Олдер, отложив бумаги, принялся с жаром выпытывать Антара о делах отряда, Чующий окончательно утвердился в своей догадке. Если всего через пару месяцев супружества молодой муж рвется из теплой постели жены в казарменную серость – к бесконечным построениям и учениям, значит, не так уж и мягка эта пуховая постелька…
Впрочем, все свои соображения Антар предпочел оставить при себе – он хорошо выучил норов своего главы и знал, что пустого любопытства Остен не потерпит, но если в душе у молодого колдуна действительно накипело, то он все расскажет сам. Так и вышло. Когда со всеми новостями было покончено, Олдер, взяв кувшин, наконец-то налил вина и себе, а потом, покрутив кубок в руках, задумчиво посмотрел на Чующего:
– Антар, я прежде никогда не спрашивал тебя. Ты женат?
Эмпат на этот вопрос смиренно опустил голову:
– Женат, глава. Как же иначе. Уже почти четверть века с Корой одну лямку тянем.
Олдер медленно пригубил вино. Остро, почти что зло взглянул на Антара.
– Четверть века – немалый срок. Глядя на свою жену теперь, ты не жалеешь о том, что когда-то выбрал себе в спутницы жизни именно ее?
Антар одним глотком допил еще остававшееся в его кубке вино и, подняв голову, твердо посмотрел в глаза мрачному и злому на весь мир Остену.
– Нет, глава. Я не сомневался в своем выборе в тот день, когда продал свою душу и талант вашему отцу за то, что он пообещал выкупить Кору из полувольных и дать нам с ней дозволение на брак. Гирмар, земля пусть будет ему пухом, задал мне тот же вопрос, что и вы сегодня, глава. Стоит ли согнувшаяся за ткацким станком, заходящаяся кашлем полувольная этой жертвы? Я сказал, что стоит, и за прошедшие годы мой ответ не изменился.
