Ириалана, не отрывая взгляда от зеркала, поправила волосы:
– Если он нравится тебе, то приятен и мне, отец.
Дейлок же отпил из поднесённого ему служанкой кубка и усмехнулся:
– Я знаю, что ты образцовая дочь, моя красавица, но сейчас я хочу услышать, что ты думаешь о своём женихе?
В этот раз молчание несколько затянулось – задумавшись, Ириалана даже нахмурилась, но потом всё же произнесла:
– Остен нравится мне больше, чем Гейбер. Тот постоянно потел, да и ладони у Гейбера были мокрые и липкие, а когда он целовал мне руку, то всегда её слюнявил…
– Стоп, – услышав о Гейбере, Дейлок тут же предостерегающе поднял ладонь, остановив речь дочери на полуслове, и произнёс: – Ириалана, доченька, – запомни. Гейбер никогда не был твоим женихом… Да ты и не говорила с ним ни разу!.. Нас ничего не может связывать с тем, кто навлёк на себя немилость Владыки!
Услышав эти слова, Ириалана слегка побледнела, но уже в следующий миг опустила голову и послушно прошептала:
– Я поняла, отец…
Отец же на эту покорность ответил улыбкой:
– Я никогда не сомневался в твоём здравомыслии, Ири…
Девушка вновь подняла опущенный долу взгляд – она всё ещё была бледна – похоже, известие о Гейбере взволновало её не на шутку:
– Отец, нам ведь ничего не грозит?.. А если кто-то скажет, что мы… Что я… – пытаясь придумать, как высказать свои опасения, не потревожив при этом запретного отныне имени, Ириалана замолчала, а Дейлок встал из кресла и подошёл к ней. Ласково потрепал её по плечу:
– Всё хорошо, Ири, – Остен защитил нас от княжеской немилости своим сватовством… Но ты, рыбка моя, так и не сказала, что о нём думаешь?..
Ири вздохнула, чуть прикрыв глаза: разлившаяся было по её лицу бледность была не случайна – о том, что может ждать красивых девушек из попавших в опалу семейств, в Милесте шептали всякое… Например, то, что девицам, которых заставляли принести обет полного служения Малике и навсегда запирали в храмах, на самом деле ещё везло, ведь тех юниц, которые исчезали в княжеской допросной, не видел уже никто и никогда… Даже тел не находили…
А потом мысли Ири метнулись совсем в другую сторону, и она, коснувшись руки отца, произнесла:
– Олдер… Он неплох, но грубоват, и если его плечо действительно перестаёшь замечать, то обветренная кожа на лице никуда не девается. Остен чёрен, точно смерд, работающий в поле…
Дейлок на эти обвинения тихо хмыкнул и, поцеловав дочь в затылок, сказал:
– Деточка моя, Остен – воин, а на войне не берегутся от солнца и ветра и не миндальничают с врагами. Если бы твой жених вёл себя иначе, то не стал бы даже сотником… Впрочем, для двора ты вполне можешь его обтесать…
Ири нахмурилась и вновь посмотрела в зеркало, пытаясь поймать взгляд стоящего за её спиной отца. Дейлок же, встретившись с ней глазами, ответил дочке лукавой улыбкой:
– Остен не интересуется двором, и, на мой взгляд, совершенно зря. Но ты можешь придать его мыслям верное направление…
Ири, размышляя, вновь нахмурилась:
– Я не понимаю, отец…
А Дейлок, внезапно посерьёзнев, спокойно сказал:
– Очень просто, Ири. Власть женщины – в спальне. Вкладывай в уши своего будущего супруга необходимое тогда, когда он, насытившись ласками, обнимает тебя, и Олдер, даже если и будет поначалу упрямиться, со временем во всём согласится с тобой…
Этой премудрости и другим женским хитростям тебя должна была научить мать, а не я, но, к сожалению, её уже нет с нами восемь лет… Так что я приставлю к тебе Гердолу…
Ири, услышав имя старой служанки матери, немедля сморщила очаровательный носик.
– Она же страшная, папа… Сморщенная вся и неповоротливая!..
Но Дейлок на очередной каприз дочери лишь отрицательно качнул головой.
– Её старость и безобразие лишь ещё больше оттенят твою красоту, Ири. Кроме того, Гердола научит тебя всему, что надо, и заварит необходимые травы, когда страсть между тобой и мужем начнёт иссякать, ведь супружеские ласки приедаются очень быстро… Кроме того, Эхиту и Норину я тоже оставляю тебе…
Вместо ответа Ири вздохнула – она не любила видеть подле себя старость, неизменно напоминающую, во что рано или поздно обращается любая красота, но перечить отцу, который, несомненно, знал, о чём говорит, так и не решилась. Дейлок же вновь поцеловал её в затылок и сказал:
– Не хмурься, Ириалана, – через час нас навестит торговец тканями. Выберешь себе отрезы на новые платья…
Девушка согласно кивнула, и Дейлок вышел из её комнаты – впереди его ждало ещё множество дел…
Свадьба осталась в памяти Олдера как душное, скучное и до невозможности затянутое действо. Причём касалось это не столько венчания в храме Малики – неизменный уже века ритуал не был для Остена ни слишком долгим, ни чрезмерно утомительным, – сколько последующего за ним пира. По правилам, в день венчания Олдер увидел свою нареченную лишь подле входа в святилище Малики. Уже изнемогающая под весом венчального убора и усыпанных драгоценными камнями одежд, Ириалана опёрлась о его руку, и Остен, ведя невесту к алтарю, успел лишь шепнуть ей несколько ободряющих слов.
Ириалана ответила Олдеру уже хорошо знакомой улыбкой и вроде бы даже хотела что-то сказать в ответ, но появившаяся у алтаря жрица сразу же положила конец любым излияниям, начав стародавний обряд…
Душный полумрак, рассекаемый косыми солнечными лучами, бьющими из узких, украшенных цветными витражами окон; яркие блики на бронзе храмовых изваяний и золотой вышивке гостей и родственников новобрачных; тяжёлый запах благовоний, которыми, казалось, пропитались сами стены старого святилища Милостивой… Хорошо поставленный, распевный речитатив жрицы, лишь изредка прерываемый клятвами жениха и невесты…
Венчание прошло без единой заминки – ни разу не дрогнул голос жрицы, не потухли, суля дурное, свечи. Стоящие перед алтарём молодые, давая клятвы, ни разу даже на мгновение не замешкались с ответом… Тем не менее уже под конец обряда Олдер, склонившись к невесте с положенным обычаем поцелуем, заметил, что дыхание Ири стало прерывистым и неровным, а на её лбу выступила испарина. Ириалана была близка к обмороку, и винить в этом следовало не только свойственное невестам волнение и летнюю духоту, но и тщеславие её отца. Дейлок, решив ещё раз показать всему Милесту богатство Миртенов, превратил свадебный наряд дочери в настоящий доспех из золотого шитья и камней…
– Осталось совсем чуть-чуть… – вновь шепнул Олдер Ириалане, и та ответила ему лёгким кивком головы и улыбкой, вот только улыбка эта казалась совсем вымученной… По окончании же обряда Ири и вовсе вцепилась в руку своего мужа с отчаянием утопающего. Олдер взглянул на белые, унизанные кольцами пальцы Ири, сжавшие рукав его тёмно-вишнёвой куртки, перевёл взгляд на лицо девушки… И, подняв её на руки, решительно направился к выходу из храма. Ири вздрогнула от неожиданности, но уже в следующую минуту прижалась к груди мужа, а вот среди присутствующих на венчании гостей немедля разнёсся шепоток, который с каждым мгновением становился всё громче.
В Амэне обычай переносить молодую жену через порог храма на руках сохранился лишь в дальних провинциях да землях, ещё недавно принадлежащих Лакону, Крейгу или Триполему, так что поступок Олдера, хоть он и не был прямым нарушением традиций, всё равно сочли дерзким… Но Остен со своею бесценной ношей шёл сквозь людскую толпу уверенной, чёткой поступью воина и не обращал внимания ни на удивлённые возгласы, ни на возмущённый шёпот…
Так он перешагнул порог храма, спустился по широкой лестнице, остановившись у пышных носилок с плотными занавесками. Короткий миг близости миновал, и теперь молодым вновь предстояло разлучиться – на свадебный пир они должны были прибыть порознь. Передав Ири под опеку немедля начавших хлопотать вокруг неё подружек и служанок, Олдер, дождавшись Дорина, вскочил на коня, сбруя которого по такому случаю была украшена цветами, и ещё через несколько мгновений свадебный поезд двинулся по мощеным улицам амэнской столицы под крики собравшихся поглазеть на зрелище зевак…
Свадебный пир состоялся в доме Дорина – он как глава рода собирался показать Дейлоку и всем гостям, что Остены тоже не лыком шиты, так что будущее гуляние грозило растянуться до глубокой ночи… Но Олдер даже представить не мог, насколько утомительным будет это действо – служба в войсках Владыки помогала ему избегать большинства таких вот без сомнения значимых для благородных семейств церемоний…
Хотя молодые и сидели во главе длинного, ломящегося от разнообразных кушаний стола, ни много есть, ни пить, ни даже говорить им не полагалось. Эдакие два истукана, большие игрушки на хитрых нитях, обязанные двигаться лишь в соответствии с многочисленными традициями, которых за прошедшие века в Амэне скопилось больше, чем надо… За безукоризненностью исполнения обрядов и поведением молодых следили гости, которые как раз могли не отказывать себе ни в еде, ни в выпивке, ни в здравицах и скабрезных шутках по поводу первой брачной ночи – настолько откровенных, что их бы устыдились даже в казармах «Карающих»…
