– Отвезешь Птерелаю сына. Передашь из рук в руки. Будет спрашивать – отвечай, что хочешь. Какая теперь разница…
Сказать по чести, Амфитрион ждал сопротивления. Тритон еще ни разу не покидал его. Но что‑то брезжило в смутной голове тирренца. Так рассвет пробивается сквозь густой туман. Шагнув вперед, Тритон ухватил его ладонью за затылок: словно бороться надумал. Притянул, уперся лбом в лоб. Из ярко‑голубого, незрячего глаза вытекла слеза – обычная, как у всех.
– Жди, – буркнул Тритон. – Вернусь, да.
И осклабился:
– Корова! Про корову отвечать?
– Про какую корову?
– По рогам – хрясь! По ванакту – хрясь!
– Дубину‑то оставь, – вздохнул Амфитрион. – Вот дубина же…
– Зачем?
– Покажу судьям.
– Жалко, – нахмурился Тритон.
Оба вздрогнули, когда из‑за телег выскочил заяц в человеческом обличье. Метнувшись в сторону, заяц на мгновение замер, дрожа как лист на ветру. И кинулся наутек, сверкая подошвами сандалий. Ликимний, о ком давно забыли, не выдержал ожидания. Два брата, Фобос и Деймос[60], щедро наградили паренька – страх лишил рассудка, ужас одарил крыльями. Догнать Ликимния сейчас могла лишь буря – или стрела.
– Проклятье! – застонал Амфитрион.
Тритон горестно моргнул и отдал ему дубину.
– Жди, – напомнил тирренец. – Вернусь, заберу. Хорошая дубина…
4
Растерянность бродила по улицам Микен. Заглядывала в лица, оставляя на них свою печать. Без спроса являлась в мегароны и спальни, харчевни и храмы. Молча стояла в углу – черная, скорбная фигура. Нет такой богини – Растерянность. Тем не менее, тень ее накрыла город. Еще вчера все было проще пареной смоквы: Микенами правит ванакт Электрион, сын великого Персея. У ванакта есть сыновья. Случись что с отцом – да продлит Зевс его дни! – есть, кому наследовать. С лихвой, чтоб не сглазить! И вот – нет ванакта, и сыновей нет.
Боги, за что?! Чем прогневили вас честные микенцы?
Верно говорят: пустой тронос – к беде. Тело царственного покойника не успело остыть, а по городу уже поползли шепотки. Они множились, крепли – так ручейки с гор сливаются в полноводную реку. Мутные воды несли на агору[61] грязь сплетен, ил домыслов, сор опасений. Площадь бурлила, грозя выплеснуться из берегов.
– …Кара богов! Кара!
– За какие грехи‑то?
– А я знаю? Я тебе что – провидец?
– Ну и заткнись, раз не провидец.
– А я говорю – кара!
– В ухо хочешь?
Со дня основания Микен люди знали: в городе есть правитель. Он решает за всех. Можно ворчать или радоваться, тихо негодовать или громко одобрять, но главное – микенцы были избавлены от необходимости делать выбор. Выбирали за них: война или мир, новое святилище или новые ворота…
Золотой век кончился. В один день. Нуждаясь в хозяине, город терялся в догадках: кто? Законных наследников у ванакта не осталось. Иных же претендентов на тронос – хоть пруд пруди. Что, говоришь? Без нас решат? Шиш тебе! Кого народ признает, тот и будет править! Верно говорю, сограждане? Отвыкнув выбирать, микенцы пытались дать бой лже‑богине Растерянности. Неумело, глупо; как могли.
– …Сфенела звать надо!
– На кой нам Сфенел? Алкея зовем! Старшего Персеида…
– Калеку – в ванакты?
– Сколько лет Тиринфом правит – никто не жаловался!
– Соседи засмеют!
– Сфенела давай!
– Алкея!
– Пелопидов!
– Сдурел?
– В ухо хочешь?..
Агора бурлила. Спорили до хрипоты; брызжа слюной, хватали друг друга за грудки. До кулаков дело, хвала богам, пока не дошло. Впрочем, дурное дело нехитрое.
– Пелопиды! Кругом Пелопиды!
– В Олимпии, в Мегарах, в Коринфе…
– …в Трезенах…
– А толку?
– Гора толку! Пусть и у нас – Пелопиды!
– Обойдутся!
– Жирно будет!
– Зато войной никто не пойдет…
– У ванакта, между прочим, сынок остался…
– Ликимний? Мал еще…
– Опекуна назначить…
– Ублюдка – на тронос?! Уж лучше Амфитриона!
– Убийцу?! Да его казнить надо…
– Казнить? А в ухо не хочешь?
Дотошные микенцы перебрали всех. Кто‑то вспомнил Птерелая Тафийца. Вроде как родич Персею – праправнук, что ли? Радетеля за «праправнука» подняли на смех. Желающих видеть на троносе вождя пиратов не нашлось. Испугана воплями, Растерянность спряталась в переулке.
– Оракул! Оракул нужен!
– Оракула в ванакты!
– Уймите придурка! Спросить оракула надо!
– Верно!
– Правильно!
– Устами оракула…
– …говорят боги!
– О‑ра‑кул! О‑ра‑кул!
– Чего орешь? В ухо хочешь?..
К чести знати надо сказать, что она пришла к тому же решению. Лучшие люди Микен совещались в осиротевшем дворце. Здесь страсти кипели не хуже, чем на площади, но быстро улеглись. Осталось решить: к какому оракулу обратиться.
– Зевс Додонский?
– Далеко. Пока туда, пока обратно…
– Как бы смута не началась. Быстрее надо.
– Дельфы?
– Опасно. Пифии лавра надышатся, такого напророчат…
– Олимпия? Она ближе всех…
Знать переглянулась. Олимпия – вотчина покойного Пелопса. На его средства там был возведен храм Зевса, где и находился оракул. Жрецы, мягко говоря, не бедствовали. Никто из собравшихся не сомневался в источнике их благосостояния. Как повлияет это на ответ? С другой стороны, кто рискнет вслух усомниться в истинности оракула? Того, чьими устами вещает сам Громовержец?
– Итак, Олимпия?
– Решено.
– Снаряжаем посольство…
– Нужны богатые дары…
– На дары не поскупимся…
* * *
– Все понял?
– Разумеется, брат.
Двое молодых людей стояли в тени портика. В отдалении шумела агора. Здесь же никого не было. Глухая стена над головами. До ближайших домов – полсотни шагов. Лишь ветер ерошил крону яблони да гонял пыль по булыжнику.
– Отправим в Олимпию верного человечка. Пусть шепнет жрецам нужное слово.
– Микенами должны править Пелопиды! Вот правильный оракул…
– У меня есть подходящий гонец.
– Шли его без промедления. Надо, чтобы он опередил посольство…
– Судьба любит смелых, брат!
– Боги, подарите нам удачу!
Наскоро обнявшись, Атрей и Фиест разошлись в разные стороны. Оба торопились. У обоих имелись срочные дела.
– Все запомнил? Повтори.
– Микенами должен править сын Пелопса, – доложил верный человечек. Память у него была отменная, в отличие от совести. – Тот, в чьем стаде найдется златорунный баран.
– Молодец, – улыбнулся Атрей. – Это великие слова. Они потрясут мир.
