задачу: изолировать власть от золота. Те, кто будет иметь власть, не будут иметь золота, те, кто будет иметь золото, не будут иметь власти. Я, дорогой Перегрин, отнюдь не романтик, полагающий необходимым избрать во власть самых добродетельных людей и считающий, что дальше всё пойдёт само собой. Я предлагаю именно системные меры. На одни только нравственные качества носителей власти я полагаю невозможным опираться. Я предлагаю систему, при которой граф не захочет брать взятки, потому что всё равно не сможет их потратить. Но эта система обречена на вырождение. При наших преемниках в правящее сословие начнут просачиваться люди уже не настолько бескорыстные. Запрет на владение собственностью графы понемногу научатся обходить, потом им разрешат владение недорогим имуществом, потом чуть более дорогим, потом вовсе снимут этот запрет. А потом графы станут богатейшими людьми в империи и будут ходить под ручку с миллионерами, которые объявят себя олигархами. Рыцарство превратится в фикцию, разжиревшие рыцари будущего будут подавать пример торжества самых низменных страстей. Те рыцари, которые будут подражать нам, станут всеобщим посмешищем. Императорский двор будет поражать своей неслыханной роскошью. Императоры построят один за другим множество великолепных дворцов, а вот в этом моём домике устроят музей, а потом и музей закроют, чтобы глаза не мозолил. Меня объявят сумасшедшим. Или святым. Впрочем, в глазах тех людей это будет почти одно и тоже.
– Если вы так мрачно смотрите на вещи, тогда зачем нам так мучиться, созидая систему, которая всё равно рухнет? – развёл руками Стратоник.
– Знаешь зачем? Рано или поздно, может быть лет через пятьсот, на трон взойдёт монарх, который возродит древние законы Дагоберта. У него будет образец, ему будет на что опереться. К тому же он учтёт наши ошибки и создаст систему лучше нашей. И простоит его система дольше нашей. А потом опять начнёт вырождаться. Потому что порок всегда прогрессирует, а добродетель регрессивна. А мы просто должны помнить, Кому служим. Вот и всё.
– Государь, объясните, почему из всех пороков вы ополчились в первую очередь на стяжательство, как будто другие менее страшны?
– Потому что человек состоит из тела и души. Если человека предоставить самому себе, он будет заботиться в первую очередь о теле по принципу "сначала хлеб, потом икона", а потом икона исчезнет и со второго места. А мы создадим государство, которое будет утверждать примат духа над брюхом. Вот почему власть должна быть избавлена, прежде всего, от склонности к стяжательству. Стремление к богатству утверждает примат тела над душой, а это открывает ворота для всех остальных пороков. А мы должны прокладывать путь в Царство Небесное.
– Но палкой в рай не загоняют.
– Мы не будем никого загонять палкой в рай. Главная цель христианской империи – создать максимально удобные условия для спасения души. А люди сами будут решать, насколько они хотят этими условиями воспользоваться, свободы мы никого не лишим.
– Но почему, утверждая примат духа над брюхом, вы намерены опираться именно на рыцарство, как будто в других сословиях не отыскать талантливых и бескорыстных управленцев? Вы хотите утверждать примат духа при помощи стали, но что духовного в мече?
– Тут я опираюсь не на теорию, а на опыт. Почему-то настоящая аристократия – всегда именно военная аристократия. Почему-то именно рыцарство выносило в своей среде самые возвышенные представления о чести. А честь – это и верность долгу, и безукоризненная честность, и подчеркнутое достоинство, и ещё некоторые психологические оттенки, воспринимать которые способен только рыцарь. Честь – это совокупность качеств, абсолютно необходимых для управления государством, и ни одна социальная группа, кроме рыцарства, этими качествами не обладает в достаточной мере. Только рыцари имеют такие высокие представления о благородстве души, о жертвенности и самоотречении. Почему именно рыцарство стало воплощением всех этих достоинств? Если честно, то я и сам удивляюсь. Наши оппоненты любят называть рыцарей кровавыми чудовищами. Да, с войны легко вернутся чудовищем. Человек, который прошёл через большую кровь, может легко превратиться в маньяка. Участие в массовом убийстве часто делает человека нравственным инвалидом, калекой. Такие есть среди рыцарей, но ведь мы знаем, что таких не много, а большинство наших рыцарей – благородные люди. А вот наёмники на войне почти все становятся кровавыми чудовищами. Казалось бы, и наёмники, и рыцари делают на поле боя одну и ту же работу, но почему-то с очень разными последствиями для души. С наёмниками после войны правительство вообще не знает, что делать, вырастили зверьё для военных целей, а в мирное время это зверьё становится опасно для всех окружающих. А рыцари после войны оказываются единственными людьми, которым не страшно вручить власть. Ты говоришь, что я собираюсь утверждать примат духа, опираясь на сталь, то есть на грубую силу. Но я не собираюсь вручать власть военным вообще, только рыцарям. Наёмники – это действительно олицетворение грубой силы, на которую я не буду опираться. Рыцари – олицетворение чести. И примат духа я собираюсь утверждать с опорой на рыцарскую честь. Наёмники – торговцы кровью, своей и чужой. Рыцари никогда не торгуют. Ничем. И уж честь точно не продаётся. У кого она есть, тот её не продаст. А людей в рыцарских плащах, но с психологией наёмников, мы из своей среды вычистим. Дай срок. Уже начали.
Ты пойми главное, Перегрин, я не собираюсь строить царство духа на земле. Я, может быть, и мечтатель, но не идиот. Царство духа Господь утвердит на Небесах, а мы, какую бы империю не создали, она всё равно будет нести на себе печать всех земных несовершенств, всех человеческих пороков. Государство – штука вообще очень суровая, порою – неизбежно жестокая, и христианская империя в том числе. Ты говоришь, что я собираюсь опираться на сталь, а это не слишком возвышенно. Но спор у нас идёт не между цветами и бабочками, а между сталью и золотом. Этот выбор можно считать трагическим, но третьего не дано, и я выбираю сталь. Почему-то именно этот металл оказался связан с честью.
– По поводу природы рыцарства, государь, мог бы сказать пару слов, – вставил Марк. – Война воспитывает в человеке аскетизм и военный аскетизм тесно переплетается с монашеским, то есть собственно христианским. Не случайно наши братья во внешнем мире создали Орден Храма, который родился из слияния военного и монашеского аскетизма. Военная, во всяком случае рыцарская, среда порождает пренебрежение комфортом и роскошью, вообще развивает презрение к материальным ценностям. Ведь на поле боя жизнь за золото не купишь. Человек, который постоянно рискует жизнью, гораздо чаще вспоминает о Боге, гораздо искреннее к Нему обращается. Человек, который постоянно видит смерть
