сделала глубокий вдох — возможно, она полагала, что последний — и задержала дыхание.
Мандарин приложил большой палец к сканеру на внутренней стороне кольца, и из него вырвались две крошечных искорки, впившиеся в щеку Жук. Она почувствовала их и могла предположить, что будет дальше.
— О… — сказала она и, возможно, собиралась продолжить свою речь изощренными ругательствами, однако импульс в пять тысяч вольт заставил ее забыть о любых словах. Все мышцы ее тела напряглись столь сильно, что она сломала себе челюсть и два зуба, после чего упала без чувств на пол. Мандарин был защищен от разряда своего собственного кольца и быстро отступил назад, чтобы не получить его от Жук. А вот Сирше повезло меньше — она пролетела через весь мостик, словно отброшенная прочь великанской рукой.
Левек вошел на мостик ровно в тот момент, когда производилась экзекуция.
— Mon dieu, — сказал он, — электрический г’азг’яд! Очень неприятно. И след оставляет.
Мандарин потряс рукой, чтобы остудить кольцо — оно всегда чересчур перегревалось.
— Фрэдди, мне сдается, что ты намеренно меня провоцируешь. Будь умницей и посмотри, не проглотила ли мисс Жук язык, а я пока скормлю рыбам нашу безбилетную пассажирку.
Левек был расстроен, что не ему поручили сбросить за борт лишний груз, однако он нутром чуял, что лучше не спорить.
— Oui, шеф. Immediatement.
Он решил выражаться на своем родном языке, чтобы не разозлить Мандарина еще больше случайной ошибкой.
Террорист пересек мостик и схватил Сиршу за ногу, чтобы вытащить ее на палубу, но вдруг услышал исходящий от ее головы голос, который, при этом, ей не принадлежал. Шлем принимал радиопередачу.
— Держись, девочка, — произнес голос, доносившийся сквозь негерметично застегнутый шейный клапан теперь уже полностью заряженного шлема. — Я иду за тобой. Прячься и оставайся в безопасном месте.
Уже перестав злиться из-за настойчивости Тони Старка в желании продолжать дышать, а также вмешиваться в его операции, Мандарин тем не менее был даже доволен, что у него будет еще одна попытка. Он ненавидел, когда его добыча ускользала (вдобавок ему было не до конца понятно, как именно это случилось), поскольку имел обыкновение уничтожать душевный стержень своих врагов перед тем, как уничтожить их физическую оболочку. Для Тони Старка он заготовил совершенно особое уничижительное послание, и его радовала мысль о том, что он все еще имеет шансы его произнести. Это настолько подняло его настроение, что он был даже рад, что Жук пережила наказание кольцами.
Мандарин присел на корточки рядом с Сиршей и стал ждать продолжения, которое не замедлило последовать:
— Используй интеллект, девочка. Заляг на дно и придержи свой длинный язык.
Мандарин снова улыбнулся: девчонка скоро заляжет на дно так, как Старку и не снилось.
— Ты прав, Старк, — сказал Мандарин вслух, хоть Тони его и не слышал, — язык у нее действительно длинный, но на некоторое время мы с ним разберемся. А возможно, даже навсегда.
Мандарин вдруг сообразил, что сейчас тот самый момент, в котором в американских фильмах злодей всегда разражается зловещим маниакальным смехом. Поскольку эта идея его позабавила, он позволил себе ею воспользоваться:
— Ха-ха-хааааа! — вскричал он, потрясая кулаком для большего эффекта.
Но страшнее всего в этом моменте был не сам смех, а то, что, когда Мандарину надоело, он резко оборвал хохот, словно нажав на выключатель.
— Приходи, Тони Старк, — сказал он, обращаясь к шлему. — Приходи и услышь, что я скажу тебе, прежде чем оборвать твою жизнь. Возможно, одних моих слов будет достаточно, чтобы остановить твое сердце.
Сирша пришла в себя ровно в момент кинематографически-злодейского смеха. И, если бы это и впрямь было кино, она бы его немедленно выключила. Но все это происходило не в фильме, а в жизни. В некоторых случаях реальность гораздо страннее, чем кино; и это был как раз тот самый случай.
«Тангриснир»
Из-за необычного имени Дьяволо Конроя часто спрашивали, нет ли у него итальянских предков. Он обычно врал, что его назвали в честь одного из разбойников в романе любимого писателя его матери Александра Дюма. Ему приходилось врать, поскольку правда была слишком постыдной. Правда была в том, что мама Дьяволо Конроя встретила своего будущего мужа, когда обедала пиццей в Риме, и в честь своего нового любимого блюда выбрала своему первенцу итальянское имя. Ирония, как позже рассказал ему отец, состояла в том, что на самом деле это была просто фокачча, а не пицца, а двойная ирония — в том, что этот вид фокаччи назывался вовсе не «Дьяволо», а «Неаполитанец». Вот в такую историю влип Дьяволо, против своей воли, еще до рождения, и выйти из нее с незапятнанной репутацией было практически невозможно.
«Полагаю, всё могло быть и хуже, — часто размышлял он. — Если бы мама в тот день ела сладкую выпечку, возможно, меня бы сейчас звали Круассан Конрой».
Сейчас, будучи на «Тангриснире», он решил, что если уж чудом остался в живых, то обязательно поделится историей своего имени со Старком. В конце концов, он долгие годы мечтал хоть кому-то об этом рассказать, а Тони Старк был похож на человека, которому понравилась бы подобная история, щедро приправленная самоиро- нией.
По правде сказать, Дьяволо прокручивал в голове эту древнюю историю просто потому, что пытался не думать о том суровом испытании, которое ему вскорости предстояло.
— О боже, — произнес он вслух. — Прямо-таки вся жизнь промелькнула перед глазами.
Что это означает, понял бы любой.
— Так-так, Дьяволо, друг мой, — сказал он самому себе. — Не беги впереди паровоза. Вспоминать важные события твоей жизни перед серьезным испытанием — это совершенно естественно.
Это он помнил из лекции по психологии конфликта, которую прослушал в ходе обучения в магистратуре Дублинского университета.
На самом деле фраза в лекции была длиннее. Обычно он старался не вспоминать остальную часть формулировки, потому что это было слишком больно, но сейчас подумал о том, что, возможно, это его последний шанс. Полностью она звучала так: «Вспоминать важные события и крупные разочарования перед серьезным испытанием — это нормально».
Regrets — he had a few [21].
Основная из них — что у него и у его жены Шивоны (имя произносится как «Ши- вона») не было своих собственных детей. Они перепробовали всё, и ничего не работало. Дьяволо обожал свою жену и свою жизнь, и оба они верили, что рождение ребенка сделает их жизнь идеальной.
«Если, конечно, я переживу то, что мне предстоит, — подумал инспектор Конрой, — то я собираюсь сесть рядом со своей дорогой
