Люси, облокотившись о крышку фортепиано, улыбалась ему. Ни он, ни она не заметили появления посторонних. Девушка заглянула в какую-то бумажку и начала читать вслух:
– Джереми Блэкторн, когда ваша семья вернулась в старую добрую Англию?
– Я был еще ребенком, – ответил Джесс и несколько раз ударил по клавишам. – Мне было лет семь, наверное. Значит, это произошло… в 1893 году.
– А что случилось с вашими родителями?
– Они погибли во время обрушения циркового шатра, – быстро ответил Джесс. – Поэтому я боюсь полосок.
Люси хлопнула его по плечу сложенной бумагой. В знак протеста он стукнул по клавише, раздался низкий звук.
– Ты должен отнестись к этому серьезно, – отчитала она его и рассмеялась. – Ты же знаешь, что тебе будут задавать самые неожиданные вопросы. Новичок в Конклаве – это случается раз в сто лет.
«Они счастливы вместе, – с изумлением подумала Корделия. – Они смеются и разговаривают так, как совсем недавно мы с Джеймсом смеялись… а мне и в голову не могло прийти, что Люси влюблена. Почему же я не заметила, что с ней происходит?»
– Джереми Блэкторн, – с важным видом произнес Джесс. – Назовите имя самой красивой девушки в лондонском Анклаве. Это очень серьезный вопрос…
Корделия, испугавшись, что флирт сейчас зайдет слишком далеко, громко кашлянула.
– Как здесь красиво! – воскликнула она. – Зал будут украшать к рождественскому балу?
– Тонко подмечено, – хмыкнул Мэтью, и уголок его рта дернулся.
Влюбленные обернулись, и Люси заулыбалась.
– Джеймс, ты уже здесь! Корделия, Мэтью, идите сюда, познакомьтесь с Джессом!
Корделия сразу поняла, что этот Джесс сильно отличается от того Джесса, который служил орудием Велиала. Когда он поднялся с табурета и подошел, чтобы поздороваться, она подумала, что она видит его более четко, чем в прошлый раз; он походил на картину, над которой потрудился реставратор. Одежда была ему немного мала, пиджак явно был узок в плечах, а брюки коротковаты. Но нельзя было отрицать, что он красив; у него было приятное, выразительное лицо, длинные ресницы и зеленые глаза – как у Мэтью, только немного светлее.
Когда закончились представления и приветствия, Корделия заметила, что Люси быстро перевела взгляд с лица Мэтью на Джеймса и нахмурилась. Ну разумеется; она так хорошо знала обоих, что сразу угадывала их настроение, догадывалась о размолвках. Морщинка, появившаяся у нее на лбу, не исчезла.
Мэтью задал интересовавший Корделию вопрос:
– А что за разговоры насчет «Джереми»?
– Ах, это, – сказала Люси. – После возвращения из Корнуолла мы встретились с Шарлоттой и всеми дядями и тетями и решили… что представим Джесса как Джереми Блэкторна, дальнего родственника английских Блэкторнов, потомка одного из них, который решил отделиться от Конклава и уехал в Америку сто лет назад.
Корделия нахмурилась.
– А разве у Безмолвных Братьев не хранятся записи о том, кто из Сумеречных охотников к какой семье принадлежит?
– Они не ведут точных записей относительно жизни тех, кто покинул Конклав, – объяснил Джесс. – Вроде моего деда Эзекиеля. А кроме того, на совещании присутствовал очень сговорчивый представитель ордена по имени Брат Захария.
– Я должен был догадаться о том, что без него здесь не обошлось, – фыркнул Мэтью. – Что ж, теперь никто не может сказать, что мы чужды обмана. Инквизитор знает?
Люси даже вздрогнула.
– Во имя Ангела, нет, конечно. Как ты себе это представляешь? Особенно после того, как он, по его словам, встретил Велиала на равнине неподалеку от Адамантовой Цитадели. Едва ли сейчас он испытывает теплые чувства к Блэкторнам или… гм, Сумеречным охотникам, практикующим магию, белую или черную.
Никто не заводил разговор о том, как именно она вернула Джесса из царства мертвых; Джеймсу, видимо, это было уже известно, и Корделия поняла, что до сегодняшнего дня она многого не знала о своей лучшей подруге. Ее охватило горькое чувство, в чем-то сходное с грустью, которую она ощущала при мысли о Джеймсе. Все повторялось: вот она, Корделия, стоит рядом с человеком, которого любит, но они чужды друг другу и бесконечно далеки.
– Очень плохо, что мы не можем открыть людям правду, – высказался Мэтью, – потому что история потрясающая. Если хотите знать мое мнение, то вступление в наши ряды человека, воскресшего из мертвых, должно являться предметом гордости для Анклава.
– Лично я совершенно не против, – сказал Джесс. Он разговаривал и держался спокойно, вежливо, даже мягко, хотя Корделия подозревала, что под этой мягкостью скрывается сильный характер и воля. – Но я ни за что не допущу, чтобы Люси покарали за то, что она для меня сделала. И к Грейс это тоже относится. Если бы не они, меня здесь сейчас не было бы.
– Грейс? – повторила ошеломленная Корделия.
Люси покраснела и протянула подруге руку.
– Я должна была сказать тебе, но боялась, что ты на меня рассердишься…
– Вы были в сговоре с Грейс? – резко произнес Джеймс. – И ты ничего не сказала нам?
Джесс оглядел их: Джеймса, бледного, как смерть, Корделию, которая так и не взяла протянутую руку Люси, Мэтью, который перестал улыбаться.
– Что-то не так? – пробормотал он. – Вы что-то имеете против моей сестры?..
– Она не снискала любви членов Анклава за те месяцы, что провела в Лондоне. В частности, она вынудила моего брата Чарльза разорвать помолвку с Ариадной, сама собралась за него замуж, а потом прислала ему письмо из Безмолвного города, в котором отказывала ему без всяких объяснений, – сказал Мэтью.
Это была лишь часть правды, но Джесс озабоченно нахмурился.
– Я не могу извиняться за то, что совершила моя сестра, – произнес он. – Это она должна сделать сама. Но я знаю одно: она заманивала Чарльза по приказу моей матери. Мать всегда рассматривала Грейс как инструмент, с помощью которого можно пробиться к власти. И я считаю, что, придя к Безмолвным Братьям, Грейс доказала, что больше не намерена быть пешкой в руках матери. Надеюсь, об этом не забудут, когда она вернется в Анклав.
Несколько мгновений все молчали. Корделия, взглянув на Джеймса, с отчаянием увидела, что он снова надел свою Маску. Это была его броня, защита от внешнего мира.
«Все это время Люси была влюблена в Джесса, а я ничего не знала, – подумала Корделия. – Теперь у них есть будущее, они неразлучны, и вскоре Люси еще больше сблизится с Грейс. Возможно, однажды Грейс станет ее золовкой, а я из-за Лилит даже не могу стать ее парабатаем. Я потеряю Люси, Грейс отнимет у меня сестру, как отняла мужа».
– Я рада за тебя, Люси, – вслух произнесла она. – И за тебя, Джесс. Но я устала и должна сейчас вернуться домой, проведать мать. Она не очень хорошо себя чувствует, а я давно не видела ее.
И она отвернулась от подруги, собираясь уходить.
– Корделия, – воскликнула Люси. – Но ты же можешь задержаться на несколько минут, мне нужно поговорить с тобой…
– Не сейчас, – бросила Корделия, не оборачиваясь. – Оказывается, я все это время была слепа и не видела, что творилось вокруг меня. Прости, но мне требуется время – я хотела бы поразмыслить и понять, как мы могли дойти до такого.
* * *
Джеймс догнал Корделию на крыльце Института.
Он побежал за ней, не сказав остальным ни слова, не извинившись – он понимал, это было невежливо, но мог думать только о том, что Корделия несчастна, что она покидает его, и он должен что-то сделать, причем немедленно.
Снегопад прекратился, тонкий слой снега покрывал ступени и плиты двора, словно сахарная глазурь. Корделия стояла на верхней ступени, сложив руки – без перчаток. На морозе ее дыхание превращалось в облачка пара. Корона багряных волос выделялась на фоне заснеженного двора, словно цветок мака среди поля белых лилий.
– Маргаритка… – начал было он.
– Не надо, – негромко перебила она, глядя на ворота Института и железные буквы, составлявшие латинскую фразу: «PULVIS ET UMBRA SUMUS» – «Мы прах и тень». – Не надо называть меня так.
