пыл посредством уместных наказаний и поощрений.
– Моя мать формулировала это куда проще: «А ну-ка вылезай из постели, не то я брошу горящий уголь тебе на одеяло». Так, стало быть, этим воспламенистам все-таки нравится жечь вещи?
Луан фыркнул:
– Можно выразиться и так, наверное. Мысль Ги Анджи заключается в том, что сделанный моралистами упор на развитие достоинств человека ошибочен. Большинство людей неисправимо эгоистичны, и правителю достаточно издать законы, побуждающие к правильному поведению. Например, если увеличить налоги, взимаемые с земледельцев, но понизить их для скотоводов…
– Что ты имеешь против земледельцев?
– Ничего! Я просто привожу пример.
– А ты не мог бы подобрать другой пример? Ненавижу налоги. Их сборщики всегда так жестоко обходились с мамой и со мной.
– Ладно. – Луан вспомнил про своего старого друга, Кого Йелу, который часами мог разглагольствовать про налоги, и улыбнулся. – Давай возьмем поощрение искусств и грамотности. Вместо того чтобы заставлять людей более прилежно учиться, проще сделать образование непременным требованием для занятия важной должности.
– Как-то не очень честно получается. Если у тебя нет денег на школу…
– Суть вот в чем: можно рассматривать законы как сложный механизм, и тогда, применяя различные рычаги и переключатели, ты способен заставить людей совершать что угодно. В точности как, прибавляя пламя в печи, мы вытесняем воздух, заставляя шар подниматься, а убавляя – создаем вакуум, который заполняет холодный воздух, в результате чего шар опускается.
– Эта философия выглядит какой-то… очень жестокой.
– Вполне может быть. Пожалуй, величайшим воспламенистом является Люго Крупо, ученый, состоявший на службе при императоре Мапидэрэ и бывший регентом императора Эриши. Он развил идеи Ги Анджи до совершенства и ввел суровые законы, которые в конце концов привели к восстанию Свитка Рыбы.
– Это все равно как пена, что вылезает из горшка наружу, если сделать огонь слишком сильным.
– Именно. Но сам по себе воспламенизм вовсе не зло. Это лишь инструмент для познания мира. Позволь привести тебе цитату из Люго Крупо: «Миротиро ма тиэфи юради гикру ки гисэфи га гэ каю фэно, готэ ма пэю нэ ма калу, гоко филутоа рари ма ри ви рэнроа ки круэту филутоа ко крусэ нэ оту». Что означает: «Людьми движут только боль и выгода, но это не грех, потому как подобные желания суть тень желаний преобразовать землю в небо».
Пока Луан читал лекцию, Дзоми заприметила, как чайка, летящая прямо перед шаром, вдруг рухнула вниз и, лишь яростно замахав крыльями, сумела остановить падение. Тонкая улыбка скользнула по губам девушки, когда она покрепче ухватилась за борт гондолы.
– …на деле, Тан Феюджи, еще один ученик Ги Анджи, сумел соединить воспламенизм с морализмом…
Попав в воздушную яму, куда недавно ухнула чайка, шар дернулся, Луан Цзиа потерял равновесие и ухватился за борт гондолы. Лекция прервалась.
– Видел бы ты свое лицо! – Смех Дзоми был подобен вольному ветру. – Я заметила модель и воспользовалась ею.
Луан Цзиа покачал головой, но веселье девушки было заразительным.
– Я познакомил тебя с двумя философскими школами. Тебе еще не наскучило?
– Шутишь? Это весело! Продолжай учить меня философии полета на воздушном шаре!
– Вот видишь, тебе понравились лекции про воспламенистов и моделистов, потому что я облек их в увлекательную форму. Важная идея легче усваивается, если правильно ее преподать. Вот почему, даже если у тебя есть правильный ответ, он покажется убедительнее, если выразить его при помощи красивого почерка и верной грамматической конструкции.
Дзоми вздохнула:
– Это намек на то, что мне следует больше упражняться в чистописании?
– Если ты напишешь Сто имен еще пятьдесят раз – к моему удовольствию, – мы снова поищем крубенов.
Дзоми уселась, подняла табличку и рьяно взялась за письмо.
– Постой… – Она остановилась, посмотрела на ухмыляющегося Луана Цзиа и высунула язык. – Мне не нравится, когда ты практикуешь воспламенизм!
Словесная перепалка между учеником и ученицей время от времени прерывалась взрывами хохота, пока шар продолжал свой путь к острову Полумесяца, а солнце медленно опускалось в плещущие под ними волны.
Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей
Вместо того чтобы разразиться пламенной речью, Кита Ту обернулся и хлопнул в ладоши:
– Живо! Пошли, пошли!
Группа слуг, сидевших позади двух рядов пана мэджи, вскочила и принялась распаковывать сундуки, принесенные ими в Большой зал для приемов. Суетясь на свободном пространстве между Китой Ту и тронным помостом, они доставали костюмы и реквизит, расставляли искусно сделанные из картона и бамбука статуи, собирали хитроумные механизмы…
Словом, явно готовились устроить для императора представление.
Владыки Дара с большим интересом наблюдали за происходящим, а Кита Ту расхаживал туда-сюда, распоряжаясь, словно режиссер.
Поскольку большинство доверенных соратников Куни были люди малообразованные, многие пана мэджи рассудили, и весьма здраво, что цветистые речи с объяснением постулатов эссе не вызовут у них интереса. С учетом того, что, по слухам, и сам император с трудом выносил ученую риторику, было жизненно важно облечь выступление соискателей на Дворцовой экзаменации в более динамичную форму.
Однако в их распоряжении имелся всего лишь месяц на подготовку представлений.
* * *
Как только слуги закончили приготовления, Кита кивнул и дал им знак начинать.
Повелители Дара и император Рагин наблюдали за спектаклем одновременно с интересом и тревогой.
Двое слуг расстелили кусок мерцающего голубого муара, изображающий море. Волны расступились, и из глубин появилось чудовище: его изображали двое актеров в одном костюме. Передняя половина монстра представляла собой крубена, а задняя – волка. Чудовище брыкалось и барахталось, потому как ноги плохо помогали ему двигаться в воде. Время от времени первый актер поднимал голову крубена над шелковым морем и брызгал в воздух душистой розовой водой, подражая дыханию великана. Вскоре повсюду распространился приятный аромат.
По залу и балконам побежал одобрительный шепоток. Даже императрица Джиа и консорт Рисана были очарованы представлением.
Затем вышли еще два актера и поместили рядом с шелковым морем невысокую платформу с макетами гор и долин, чтобы изобразить сушу. Крубен-волк выбрался на платформу, и тут волчьи ноги пришлись наконец кстати. Однако теперь массивная передняя половина, не поддерживаемая водой, превратилась в обузу, и чудовище по-прежнему не могло успешно передвигаться: плавники бесполезно скребли по земле, и монстр, толкаемый лапами, полз вперед медленно, как гусеница.
Кита свистнул, давая понять, что начинается новая сцена. Актеры гурьбой убежали менять костюмы и реквизит. Взорам властителей Дара предстали поочередно сокол-карп, олень-червяк, а также черепаха-слон, чьи хобот и ноги не могли поместиться под крохотный панцирь. Смешнее всего получилась акула-гриб, погибшая в море, потому как не могла
