— Тогда мы исполним ее вместе! — пылко воскликнула девушка.
Она вернулась в комнату, сняла со стены свою лютню и снова вышла на балкон.
— Я впервые увидел вас, когда вы играли эту песенку, — сказал Конн.
Тонкие пальцы Эльтиры легли на струны, и к ночному небу взмыли прекрасные звуки. Конн подыгрывал ей, а старый Эвкад, стоявший рядом со своим повелителем, улыбался и украдкой смахивал слезы…
Эта идиллия была прервана самым грубым и безжалостным образом.
— Берегись, государь! — раздался крик с одного из дворцовых балконов. Голос принадлежал мужчине.
Пуантенская песенка оборвалась, словно у лютнистов разом лопнули струны…
Конн резко обернулся.
Он увидел сталь, летящую ему в сердце, и в тот же миг Эвкад с криком бросился наперерез убийце и упал, пронзенный кинжалом.
Конн выхватил шпагу и приготовился отбить нападение. Он пожалел, что не захватил меч, и обругал себя ослом за то, что решил во всем следовать установившейся моде. Жалеть было о чем: не менее дюжины фигур в серых накидках с капюшонами показались из бокового прохода и устремились на короля, размахивая тяжелыми палашами.
Двое тут же упали, чувствовалось, что фехтовальщики они никудышные. Третий налетел на Конна, замахиваясь палашом так, словно намеревался разрубить противника надвое. Конн парировал, стараясь, чтобы тяжелое лезвие не встретилось с его тонкой шпагой в прямом ударе. Серый снова попытался рубануть с плеча, Конн нырнул ему под руку и ударил в грудь, прежде чем нападавший смог опомниться. Тот упал, но на его месте выросли еще двое.
Конн отбил выпад первого, пытаясь завести его клинок кругом, и тут получил удар в левое плечо. Рукав камзола сразу же пропитался кровью, и рука повисла.
Он успел поразить в живот еще одного противника, когда шпага сломалась от удара подскочившего сбоку человека в сером. Конн схватился за рукоять кинжала и тут же почувствовал холодное лезвие у своего горла. Из-под капюшона на него смотрели темные ненавидящие глаза.
— Кто ты? — прохрипел король, прижатый к стене. Слева и справа топтались серые тени.
— Хочешь знать, от чьей руки умрешь, сын варвара и рабыни?
Державший клинок у его горла откинул капюшон, по плечам рассыпались светлые волосы.
— Маркграф Дулеван к вашим услугам!
— Кончай быстрее, — донесся из-за плеча Дулевана сердитый голос.
Маркграф ощерил тонкий рот в жуткой улыбке и сорвал с лица Конна бархатную маску. Потом сделал короткое движение, и кровь залила грудь короля…
Но эта была не его кровь, а кровь маркграфа. Конн успел заметить остановившийся взгляд, в котором читалось крайнее изумление: Дулеван упал, из его пробитого левого виска толчками вытекала красная струйка.
— Нехорошо, месьоры, — раздался откуда-то сзади показавшийся знакомым голос. — Против всяческих правил — нападать скопом на одного!
Раздались крики, проклятия, зазвенела сталь.
Конн подобрал валявшийся возле одного из убитых палаш и яростно атаковал впавших в замешательство противников. Еще двое в сером приняли смерть от его клинка. В свете осенних звезд он увидел невысокого человека в нижней одежде, во всю орудовавшего тяжелым рыцарским мечом. Сталь была окрашена кровью, двое сраженных уже лежали неподвижно на булыжниках, еще один корчился в предсмертной агоний, кто-то уносил ноги в проулок.
Перед бойцом в исподнем оставался лишь один человек в сером плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Он отбивался мечом с искусством опытного фехтовальщика.
Нежданный спаситель вдруг опустил свой клинок и сказал с легким поклоном:
— Не соблаговолит ли месьор на время прервать поединок?
Человек в сером плаще тоже опустил меч.
— Чего тебе надо, кампанарий? — сказал он, с трудом переводя дух.
— Ах, так вы узнали меня! По тому, как вы владеете оружием, я заключаю, что имею честь драться с настоящим рыцарем. Не соблаговолит ли месьор назвать свое имя, прежде чем я его убью?
— О Нергал! Где это видано…
— Таковы правила чести.
— К Нергалу твои правила!
— Это я уже слышал сегодня днем из уст некоего аргосца. Очевидно, месьор, вы принадлежите к их числу. Что ж, если вы не желаете назвать свое имя, я буду вынужден…
Не договорив, кампанарий сделал неожиданный выпад и рассек завязку, удерживавшую плащ противника. Капюшон соскользнул вниз, и спаситель короля с удивлением воскликнул: «Ландграф Эртран!»
Не отвечая, Эртран повернулся и бросился бежать в проулок, из которого недавно явился вместе с остальными убийцами.
— Месьор Дагеклан, — король крепко пожал руку рыцаря, — за сегодняшний день вы вторично спасли мне жизнь!
— Это преувеличение, Ваше Величество, — отвечал Железная Рука, делая движение, словно собирался вложить меч в ножны. Вспомнив, что ножен при нем нет, он просто оперся о клинок. — Первый петух уже пропел, так что события на бугурте относятся ко вчерашнему дню. Но не поспешить ли нам покинуть этот зловещий двор?
— Зловещий двор? Он находится посреди моего дворца и, клянусь дубиной Крома, не успеет и свеча сгореть, как все предатели окажутся в Железной Башне! Но вам, месьор, кажется, пришлось спрыгнуть прямо с балкона?
— Здесь всего локтей десять — пятнадцать, государь. Я должен просить извинения за то, что стал невольным свидетелем вашего любовного свидания. Услышав чудные звуки, я подошел к окну и невольно заслушался. А когда заметил нападавших, только сбегал в комнату за мечом и сразу же прыгнул вниз…
— А чем вы уложили маркграфа?
Дагеклан отвел глаза.
— Мне стыдно признаться… Это свинцовая гирька, которую раскручивают на бечевке, а потом метают. Оружие, недостойное рыцаря, но ситуация была из ряда вон…
Конн невольно рассмеялся и тут же застонал, придерживая задетую руку.
— Вы ранены, Ваше Величество? — забеспокоился кампанарий.
— Пустое! Идемьте же, Дагеклан, надо позвать стражу.
Они успели сделать лишь несколько шагов по направлению к выходу из дворика, когда из прохода появились новые фигуры в сером.
— Дворец просто кишит заговорщиками, — удивленно промолвил рыцарь, становясь в позицию.
— Это уже больше похоже на бунт, — добавил король, скрещивая трофейный палаш с коротким мечом человека в сером.
Зазвенели клинки. Железная Рука отступал шаг за шагом, прикрывая Конна, который, успев уложить нападавшего, вдруг со стоном выронил свое оружие: пальцы правой руки точно занемели и отказывались повиноваться. Подбежав к небольшой двери, закрытой тяжелыми дубовыми створками, король попытался ее открыть. Она была единственной во дворе и находилась прямо под балконом Эльтиры.
