— Мяу! — сказала она, подтягивая хлыст к своим ногам.
— Кто вы? — Макс, тяжело дыша, поднялся.
Пытаясь рассмотреть лицо Кошки, он снова протер глаза, но белый туман не исчез, превращая ее голову в размытое пятно.
— Мяу! — ответила Кошка.
— Ну, хорошо, хорошо, — тяжело дыша, проговорил он.
Макс пятился назад с перекошенным от ужаса лицом и не опуская выставленные вперед руки.
— Я не знаю, кто вы. Не знаю, что вам нужно.
— Мяу!
Хлыст описал петлю в воздухе и лизнул раздвоенным языком плечо Макса. Ушибленная рука мгновенно онемела, повиснув, как плеть.
— Вам нужны деньги? — глотая стон, спросил он.
— Мяу!
Новая петля просвистела в воздухе, и из рассеченной брови заструилась кровь.
— Что же?! Драгоценности?
— Мяу!
Новый удар. Боль разрывала грудную клетку, прерывая и так сбившееся дыхание. Макс, превозмогая боль во всем теле, вскочил и бросился бежать. Но метнувшаяся по площадке Кошка настигла беглеца, вновь выбросив вперед длинный хвост хлыста.
На этот раз удар пришелся по горлу. Кожаная удавка затянулась на шее тугой петлей. Макс вскрикнул и рухнул навзничь, пытаясь пропустить пальцы под душащее ожерелье. Он чувствовал, что силы покидают его с каждым ударом сердца.
На висках вздулись голубые бугры вен, в ушах застучала кровь, наполняя голову ватой. Кошка схватила его за ворот и резко поставила на ноги.
— Что вам нужно? — прохрипел из последних сил теряющий сознание Шрекк.
Кошка слегка ослабила петлю и прошептала ему на ухо:
— Кровь, Макс.
— Кровь?
— Да, кровь, — шипела Кошка.
Пытаясь прийти в себя, Макс старался выиграть время, в надежде, что опять появится Бэтмен или кто-нибудь еще.
— Я уже сдавал кровь!
— Да? — облизав пересохшие губы, заинтересованно мурлыкнула кошка.
— Конечно, я — донор!
Макс попытался развернуться к собеседнице, но она подтянула петлю, громко шипя.
— Мне не нужна какая-то жалкая унция твоей крови, Макс. Мне нужна она вся!
— Ну зачем тебе моя кровь? Зачем тебе моя жизнь? — жалобно запричитал он.
— Нет! Смерть за смерть, Макс, — шипела рассерженная Кошка за его спиной.
Тонкая стальная игла врезалась в стену, перебрасывая звенящий, как струна, трос через все пространство павильона. Кошка подняла глаза. В разбитой раме, под потолком, на фоне оранжево-красных языков пламени и снопов искр, показался черный силуэт Бэтмена.
Большое черное тело, распластав огромные крылья плаща, плавно парило под сводами зала, беззвучно приближаясь к стоящим на площадке.
— Бэтмен! — тихонько прошептала Кошка и выгнула дугой спину.
— Бэтмен! — вырвался ликующий вопль из ноющей груди Макса.
Ожерелье на его горле распалось.
Извиваясь и фыркая, Кошка отлетела от Шрекка, как бешеная, колотя хвостом хлыста по скользкому полу.
Макс понял, что он спасен. Человек, который явился сюда, восстановит справедливость и положит конец беззаконию. Счастье переполнило его. Позабыв о полученных ранах, он, прихрамывая, заспешил навстречу Бэтмену. Разведя широко руки, мистер Шрекк произнес голосом священника на проповеди:
— Мистер Бэтмен! Вы не только спасаете жизнь, вы…
Макс не договорил. Пола черного плаща отошла, выпуская из своего укрытия крепкую сильную руку в перчатке. Словно атакующая кобра, она молниеносным движением впилась в лицо Шрекка, втягивая его в свою жадную ладонь, как заглатываемую пищу. Макс опешил. Рука с силой оттолкнула его назад, и он, поскользнувшись на мокром полу и резко взмахнув руками, полетел на холодный бетон, растянувшись на нем всем телом.
— Заткнись! — голос Бэтмена гремел, как гром. — Ты сядешь в тюрьму!
— Господи! — простонал Макс, пытаясь подняться. — За что это мне?
— Ты еще спрашиваешь? — обличительный голос Бэтмена надвигался на него все ближе и ближе. — Ты совершил тяжкие преступления против своего города и народа, но, самое главное, ты совершил тяжкое преступление против своей совести. И за это тебя будут судить. Ты сядешь, — интимно добавил он, — и я постараюсь, чтобы ты сел надолго. Может быть, даже навсегда.
— У тебя нет никаких доказательств моей вины. Я сам — жертва, запротестовал Макс.
— Тебя нужно судить! — поддержала Бэтмена Кошка.
Она вновь медленно приближалась к мистеру Шрекку.
— Только тюрьма, — продолжала она, — не смоет с твоей поганой душонки той крови, что ты пролил. Мне нужна кровь.
Шрекк всем телом вжался в теплый вибрирующий металл кожуха трансформатора.
— Если вы убьете меня, вам тоже не поздоровится, — попытался пригрозить он.
— Тебя убьем не мы, а закон. Ты преступник, Макс, — настаивал Бэтмен.
Язык хлыста лизнул броню на груди Бэтмена, заставив попятиться. Пританцовывая, Кошка стала надвигаться на него. Ее брови были опущены, нос вздернут: поднимая губу, она скалила острые зубы.
— Без глупостей! Сейчас закон не касается ни его, ни нас.
Кошка на полусогнутых ногах приближалась к Бэтмену, выставив вперед руку с выпущенными когтями.
— Ты не права! — он попытался приблизиться к ней, но хлыст снова лизнул его бронированное тело, заставляя отступить.
— Мне плевать! — разъяренно шипела она. — Я убью Шрекка, и никто не сможет мне помешать в этом. Понятно? Такая мразь не должна жить на свете. Его место в аду!
Хлыст вновь ожил в ее руке, со свистом разрезая воздух и завершая свой полет на теле Макса. Он дико взвыл, упал на колени и закрыл голову руками.
— Зачем ты это делаешь? — Бэтмен снова двинулся навстречу Кошке.
— Его место в аду, — снова повторила она.
— Мы не имеем права творить правосудие. Мы лишь обязаны поддерживать его.
— Мы обязаны содействовать свершению правосудия!
— Это самосуд.
— Я никому ничем не обязана, — огрызнулась Кошка.
Хлыст продолжал плясать в ее руке.
— Давай вместе отведем его в полицию, и тогда…
— И тогда все начнется сначала, — шипела она, сжимая и разжимая кулак с острыми когтями, — и неизвестно, сколько все это еще продлится.
— Нет. Я доверяю нашему суду. Поверь, он по-лучит свое сполна. Он не ускользнет.
— Как хорошо, что ты еще веришь во что-то, — улыбнулась хищница. — Я уже давно забыла, когда делала это в последний раз.
Она возбужденно щелкнула хлыстом, и ее лицо вновь по-звериному оскалилось.
— Отойди, иначе мне придется убить тебя!
— Это глупо! Доверься мне, и тогда мы сможем пойти домой. Вместе…
Голос Бэтмена стал очень тихим; он не говорил, а скорее шептал слова, в которых улавливалась глубокая тоска, перемешанная с любовью.
