— Может, съел что-то не то?
— Что «не то»? Как сказал продавец: овес и конопляное семя.
— А если он другое что нашел?
— Ой, ну, ты дуреха! Он что, слетал в «Развеселую пляску» и там наклюкался? Что он в клетке мог найти?
— Девочки, какой он грустный… как его жалко…
И тут в разговор ворвалось бодрое замечание:
— Да облопался он конопляным семенем, ваш орел!
Все три хозяйки «орла» разом обернулись к двери, где на пороге, ухмыляясь, стоял Дик Бенц.
Русоволосая Кэти всплеснула руками, зарделась. Но подруги, с которыми молоденькая швея делила этот крошечный домик, отнюдь не пришли в восторг от появления Бенца, которого считали легкомысленным бродягой. Сам и медяка не стоит — а вскружил голову бедняжке Кэти!
— Сударь, — недовольно сказала джермийка Марта, поправляя рыжую корону-косу, — вас в детстве учили, что надо стучаться, прежде чем войти?
Дик сорвал с головы шляпу и торжественно раскланялся перед Мартой, как перед королевой, махнув шляпой у подола ее платья по чистому дощатому полу:
— Сударыня, если вы не простите мою невоспитанность, мне придется в отчаянии удалиться в Хэдданские горы, жить в медвежьей берлоге и питаться сосновой корой.
— Эти вечные дурацкие шуточки… — начала было Марта, отнюдь не растроганная. Но Росита, смуглая востроглазая спандийка, перебила подругу:
— Ой, Марта, ну, что ты всегда… Он же про чижика что-то говорил! Сударь, вы раньше держали чижиков? Вы знаете, отчего они болеют?
Чижиков Дик не держал. Но друг его детства Жанно Свистун, сын метельщика, промышлял ловлей птиц, обучением их разным мелодиям и продажей барышням и дамам. От Жанно Дик наслушался всякой всячины о повадках птиц, а потому ответил уверенно:
— Для чижей конопляное семя — еда полезная, но уж больно сытная. Держать чижа на конопляном семени — все равно что вас, барышни, кормить только жирным мясом.
— Фу! — дружно, в один голос отозвались девушки.
Дик скрыл усмешку.
Наверняка любая из этих милых швей с удовольствием смолотила бы миску каши с жирной мясной подливкой или бутерброд с ароматной джермийской колбасой. Но признаться в этом в присутствии мужчины было немыслимо. Перед мужским взором девицы всех сословий (ну, кроме крестьянок) стремились предстать воздушными созданиями, которые разве что яблочко рассеянно пожуют или конфетку скушают.
— Сколько в день корму ему даете? — строго спросил Дик.
— Сколько он захочет! — гордо ответила Росита. — Мы следим, чтобы кормушка была доверху полна.
— Поздравляю. Обкормили птицу. Ему в день надо еды — маленькую ложку. И дали б вы ему морковки…
— Что? — хором изумились три швеи.
— Морковки. Натрите на терке и смешайте с сухарной крошкой. Вареное яйцо еще…
— Это можно… — задумчиво сдвинула Марта широкие рыжеватые брови.
— А почему он не пьет? — спросила Росита строго, словно это Бенц подучил чижика привередничать.
— Как — не пьет?
— А так. Мы ему старую солонку с водой поставили, так он ее опрокидывает!
— А! — осенило Дика. — Это он купаться хочет! Поставьте блюдце с водой — увидите, как он развеселится.
Три владелицы чижа принялись негромко совещаться. Росита припомнила, как воробьи весной купаются в лужах. Кэти горячо заявила, что их замечательный чижик не должен жить хуже какого-то бездомного воробья.
— Блюдце? Это прямо сейчас можно устроить! — загорелась Марта.
— Потом, — с нажимом сказала ей Росита. Схватила со стула пеструю мантилью, набросила на голову и плечи, быстро глянула в зеркало. — Надо за морковкой сбегать. Пошли, вместе купим.
Марта покосилась на Бенца.
— Вместе? Ну, пошли, тебе же одной целую морковку не донести.
Вышла в соседнюю комнату, сразу же вернулась с платком. Набросила его на плечи, по-джермийски завязала узлом на груди.
Дик склонился над клеткой, чтобы скрыть усмешку. Да, подруги могут не одобрять выбор Кэти, но у них есть правило: если к одной из них приходит приятель — две другие тут же выметаются…
И обе исчезли, оставив Дика и Кэти вдвоем.
Бенц положил шляпу на стол, сел на табурет и с удовольствием огляделся. Ему нравилась чистенькая, уютная комнатка с занавесками в цветочек, со столом, покрытым синей скатертью, с длинной портьерой, закрывающей вход в соседнюю комнату, где, как было известно Бенцу, стояли кровати трех швеек, вместе снимавших домик.
А какой переполох поднялся в этом гнездышке, свитом тремя птичками, когда Кэти привела сюда бродягу — голодного, измученного, собравшего на камзол и сапоги пыль и грязь с дорог двух стран… Марта, помнится, грозила выгнать его кочергой. Но тихая скромница Кэти, обычно во всем уступавшая решительной подруге, встала стеной на защиту Бенца, выдержала все упреки и добилась-таки для Дика разрешения пару дней пожить на чердаке.
Юноша усмехнулся, вспомнив, как сидел наверху, на старом соломенном матрасе, завернувшись в простыню, пока Кэти на заднем дворике стирала его многострадальную одежду…
Какая же она все-таки прелесть, его Кэти! Не принялась разводить упреки: мол, несколько дней не заглядывал, забыл совсем… Улыбнулась и спросила:
— Есть хочешь? Вон как с лица спал, одни глаза остались. Доведут тебя эти игорные дома…
Дик торжественно заверил девушку, что в игорные дома он уже дней десять как ни ногой. А вот поесть сегодня он и впрямь забыл, замотался.
Кэти сбегала на кухню, принесла кувшин с молоком, кружку и лепешку и, сев напротив Дика, с нежностью глядела, как он расправляется с угощением.
— Ждала меня? — ласково спросил Дик, оторвавшись от еды.
— Конечно, — улыбнулась она. — Когда мы садились работать, я всегда устраивалась так, чтобы видно было улицу и калитку. Шью-шью, да и взгляну…
Бенц нечаянно задел под столом ногой одну из корзин с материей и кружевами, ожидающих своих работящих хозяюшек, и вспомнил картину, врезавшуюся ему в сердце: три девушки, собравшись за столом, шьют и хором негромко напевают печальную старинную балладу…
Дик допил молоко, дожевал последний кусок лепешки и с напускной небрежностью сказал то, о чем ему хотелось прокричать на всю улицу:
— А я шхуну купил. Будет называться «Миранда».
Как просияла Кэти! Как вскочила на ноги, забила в ладоши! Как закачались вьющиеся русые локоны у висков!
«Ах ты, чижик…» — умилился Бенц. Он чувствовал себя вознагражденным за все хлопоты, переживания и опасности.
А Кэти, от души порадовавшись, вдруг разом загрустила:
— Теперь ты улетишь? Скоро? Надолго?
— Это если еще улечу… — вырвалось у Дика.
