— А что, по-твоему, он должен делать⁈ До поединка осталась всего неделя, а турок — очень опытный базовый вольник, который с начала августа готовился к поединку с одним из лучших ударников «Овердрайва»!
— Настен, я мало что понимаю в этих ваших вольниках, ударниках и тактике ведения поединков, но считаю, что десять четырехчасовых тренировок по борьбе всего за пять дней — это перебор! Тем более с таким маньяком, как этот бразилец!!!
— Тренировок по грепплингу было всего восемь — во вторник и четверг на утренних занятиях буйствовал только Алферов. Чтобы Денис не забывал и об ударке… — для порядка уточнила Джинг. — Но ход твоей мысли понятен. И правилен. Для всех, кроме Чубарова.
— В смысле⁈
— Как ни безумно это звучит, но с тем курсом иголок, который ему ставит мой Учитель, иначе нельзя — кондиции не вырастут, а упадут… — вздохнула китаянка. — Кстати, Грейси вцепился в Дениса именно из-за его нестандартной реакции на нагрузки, появившиеся благодаря этому курсу…
Да уж, в этот раз к приезду Грегора подготовили целую операцию прикрытия. Ведь Мастер, оценивший, скажем так, не самые стандартное возможности моего организма, примчался в Москву в том числе и с желанием разобраться с первопричинами. Поэтому, приехав из аэропорта в ночь с воскресенья на понедельник и поспав всего четыре часа, заявился в зал к девяти и не давал мне продыху до четверти второго, сначала продолжая тянуть и завязывать узлами, а затем и вдумчиво разбираться с имеющимися навыками. Вечер того же дня Грегор целиком посвятил защите от проходов в ноги, добившись рефлекторной реакции на те варианты, которые предпочитал использовать мой будущий противник в предыдущих поединках, и те, которые в принципе вписывались в его манеру борьбы. И параллельно этому процессу плавно подвел меня к состоянию, восстановиться из которого всего за одну ночь было абсолютно нереально.
Во вторник утром, увидев мое бодрое и счастливое лицо, пришел к выводу, что чудеса иногда случаются, и добавил нагрузку. Но для начала заявил, что мне мешает развиваться слишком хорошая реакция, позволяющая думать во время поединков, и заставил бороться, руководствуясь одними ощущениями. Естественно, начиная каждую схватку не с дистанции, а с касания противника рукой. Да-да, завязал глаза и, тем самым, обнулил шансы что-нибудь подглядеть. А когда понял, что я адаптировался даже к этому извращению, загнал в партер и, меняясь с помощниками, вымотал так, что я действительно перестал думать. И лишь после этого дал возможность заниматься наработкой связок, которые должны были помочь остановить и повергнуть Носорога.
Приблизительно в том же стиле Грейся выматывал меня и три оставшихся дня: после утренней тренировки в среду и далее меня относили в логово Джинг на носилках, а организм, дурея, включал регенерацию еще во время массажа. Но Грегор видел только результаты. То есть, мое бодрое лицо перед каждым следующим сеансом садизма, многочисленные следы от иголок Линь, обнаруживающихся на моей тушке по утрам, и спектакль с преподавателем китайского, согласившимся участвовать в небольшом шоу за дополнительные деньги. В общем, ежевечернее появление в зале пожилого ханьца с классической седой бородой до пояса, в традиционной шелковой одежде и с четверкой дюжих телохранителей, пребывающих в постоянной готовности к бою, убедило Грегора в том, я добился столь высоких показателей регенерации благодаря неким «тайнам мастеров акупунктуры, передающимся из поколения в поколение». Ну, а Джинг, не отходящую от меня ни на шаг, он стал считать бесталанной ученицей Великого Мастера, способной контролировать пульс и готовить мою тушку к процедурам, разминая забитые мышцы. Так что особого внимания не обращал — изредка пялился на сиськи, обтянутые спортивным топом или футболкой, но не более. Зато на лингвиста посматривал с нескрываемым благоговением.
— Кошмар! — после недолгого молчания выдохнула Вильман, чуточку подумала и… извинилась. За то, что наехала на Настю с Джинг не по делу и повысила голос в «царстве тишины, спокойствия и гармонии»!
Реакция Линь заставила задумчиво почесать затылок — из-под маски доброй, милой и заботливой девушки вдруг выглянула личность с далеко не российским менталитетом и достаточно жестким характером:
— Пока ты так переживаешь за Дениса, а ему комфортно в твоем присутствии, мы слушаем тебя сердцем и не мешаем быть рядом с ним. Поставишь свои желания выше его Пути — забудем о том, что ты когда-то была.
— Поэтому же и не ревнуете, верно?
На этот вопрос ответила Настя. Судя по голосу, на полном серьезе:
— А смысл? Пока он идет к Цели, ему не до Большой Любви. Но Путь длиной в годы — это шанс врасти в жизнь Дениса… для каждой из четырех влюбленных баб, решившихся на эту авантюру.
— Да, ты права, именно четырех! — грустно усмехнулась Эрика еще до того, как я перестал пялиться на содержимое зеленой сферы, опять прибавившее в уровне, и сообразил, что Кравцова внесла в список влюбленных и Вильман. А та продолжала говорить: — Но мне нравится такая компания. Так что я тоже в игре. Пока в меру имеющихся возможностей. Благо Танька только «за».
Комментарий Джинг к последнему предложению этого программного заявления я, к огромнейшему сожалению, не разобрал из-за того, что у меня зазвонил телефон, и мне пришлось подползать к краю кровати, тянуться к тумбочке и отвечать объявившемуся Комлеву:
— Да ладно, не может быть! Сам Игорь свет Борисович собственной персоной!!!
Ну да с язвительностью тона, пожалуй, перестарался. Но у меня были более чем веские причины для недовольства. Ведь с момента переезда на новую квартиру «второй отец» стал вспоминать обо мне лишь по большим праздникам. То есть, звонил от силы раз в три дня, в спортзал заезжал по понедельникам и пятницам, а у меня дома был всего дважды!
Нет, моими делами он все еще занимался. В смысле, тем, что осталось после делегирования части обязанностей тренерскому штабу, пиарщикам, айтишникам, снабженцам и кому-то там еще, подогнанным нам Алексеем Алексеевичем и его новыми партнерами. Но тепла и внимания ко мне, как к человеку, а не бойцу, практически не было. Ну и, до кучи, Борисыч стал позволять себе пить. Насколько часто — не скажу, но звонил, как правило, поддатым. А иногда таким и приезжал.
— Денис, не злись, меня просто отпустило. Исчезло то напряжение, которое давило на плечи пять лет. И я, наконец, позволил себе нормально одеваться, обращать внимание на женщин, посещать рестораны… — виновато затараторил он и заставил меня покраснеть. А потом вообще убил: — Ну, и влюбился. Как мальчишка. На старости лет. В общем, дурь какая-то, но я все равно прошу прощения!
— Это ты меня прости… — сгорая от стыда, хрипло выдохнул я. — За эгоизм, бессердечие, черствость…
— Да ну, перестань! Ты просто ушел в тренировки с головой, пашешь, как проклятый, и дико устаешь. А привычных ежевечерних разговоров на кухне все нет и нет.
Следующие пару минут он меня успокаивал, а я… я чувствовал себя последней свиньей. Поэтому лежал, уткнувшись в подушку пылающим лицом, прижимал к горящему уху телефон и скрипел зубной эмалью. Потом заставил себя собраться с мыслями и попробовал извиниться еще раз. Как следует. Но был прерван еще на первой трети монолога слишком хорошо знакомым смешком:
— Ладно, с этой проблемой разобрались, значит, проехали. Я чего звоню-то — Горин тут кое-что переиграл. В результате сегодняшним бортом летит он сам. А с ним Алферов, Батыров, по одному их ассистенту и ты почти со всем гаремом. А я прибуду то ли девятнадцатого, то ли двадцатого на самолете Голикова. В общем, имей в виду. И, если что, твое шмотье в машине у Петровича. Впрочем, он мужик обязательный, так что дергать или проверять не надо — привезет и сдаст в багаж самостоятельно.
— А тебя почему не берут?
— Готовлю сюрприз! — довольно сообщил он, пожелал мягкой посадки и отключился.
Я вернул телефон на место, развернулся к девчонкам, примчавшимся на звук моего голоса, и коротко пересказал последние известия. Настя и Джинг приняли их, как должное. А Эрика подтверждающе кивнула:
