Вот только по ощущениям эти «пеленки» были смочены кипящим маслом.
— Эй, ты что?!. — закричал я, чувствуя, как на коже вспыхивают и разрастаются ожоги один за одним. — Ты что делаешь?!
— Я делаю тебе одолжение, — ответила Арахна, продолжая оплетать меня коконом. Белые нити превращали меня в веретено, приклеенное к лестнице. — Ты же хотел попробовать короткий путь. А короткие пути, Даня — не — жрец, всегда проходят по острию смерти. Разве ты не знал?
— Твою мать… — прохрипел я, изо всех сил стараясь не заорать.
Моя кожа будто бы лопалась на мне, вскипая пузырями.
— Теперь есть только два варианта, — заявила Арахна. — ты или превратишься в кусок вкусного и сочного желе для моего желудка, или станешь явным истинным грифом и разорвешь мои путы. Потому что без определенного уровня магической силы пищевую паутину Арахны ни разорвать, ни разрубить нельзя.
Нить в руках моей мучительницы иссякла — паучиха замотала меня в плотный кокон, оставив свободной только голову.
— А-аа! — сорвался я на крик, пытаясь превозмочь боль, от которой плавилось сознание.
Перед моими глазами яркими вспышками вставали жуткие картины плоти, изъеденной кислотой. Будто в мою голову на каких-то частотах пробивалась прямая трансляция переваривания моих ног и рук.
— Слушай… Может, как-нибудь в другой раз попробуем? — взмолился я, в то время как мой внутренний ютюб транслировал красочную видюшку с облезающей, как ошпаренный помидор, задницей.
И, к сожалению, задница эта была моей.
Арахна между тем «сдулась» в уже привычное мне щупленькое тельце с мохнатыми ножками. Небрежным жестом она подхватила мое недопитое вино, понюхала горлышко и сделала пару глотков.
— Не-а, — отозвалась она, вытирая тонким запястьем алые капельки с губы. — Не получится. Если я сейчас с тебя пищевую паутину сдерну, то только вместе с кусками твоего мяса. А насколько я знаю, смертные в виде костей обычно не живут… И вообще, хоть бы спасибо сказал! Я же по твоей просьбе это сделала, хотя сердце кровью обливается, — вздохнула она с такой искренней печалью в голосе, что не будь мне так больно, я бы, пожалуй, рассмеялся. — Не хочу я тебя есть. Но если уж придется… Не в землю же пищу закапывать, это ж глупость какая. Ты же не обидишься?..
Она спросила об этом с таким трогательным личиком, будто о куске торта.
«Можно я доем? Ты же не обидишься?»
Ну конечно нет, дорогая. Кушай на здоровье, тем более мне-то при таком раскладе уже будет не до обид.
— Ну скажи, не обидишься?.. — снова повторила Арахна, приблизившись ко мне. Она вытянулась на своих ножках вверх и жалобным взглядом заглянула мне в перекошенное лицо. — Пожалуйста, мне это очень важно — ты же мой друг!..
Нет, она могла довести меня до смеху даже сквозь пипец какую боль.
Хмыкнув сквозь стон, я проговорил.
— Если я сдохну, жри меня со спокойной совестью! — проговорил я.
Арахна шмыгнула носом, ткнулась синюшными губёшками в щеку.
— Ох и хороший ты, Даня… Пойду я, наверное, посплю. Ты только резко не вскрикивай, ладно? Не люблю этот звук. А вот постанывать можешь, — снисходительно разрешила Арахна. — От этого я не просыпаюсь. Наоборот, даже спится крепче.
Не дожидаясь моего ответа, она прошуршала лапками по мрамору, подползла к ближайшей колонне и взобралась по ней на самый верх. Потом протянула золотистые нити через все святилище и в считанные секунды сделала себе подобие гамака, в который и завернулась.
А я, стиснув зубы, с трудом перевел дыхание.
Положение мое было, прямо скажем, незавидное.
Что ж, Даня, хотел пройти коротким путем? Получай! Исполнено!
Теперь чего напек — то и кушай.
Или скушают тебя.
Наверное, логичней всего в такой ситуации было бы материть восьминогую богиню, каяться в грехах и готовиться к смерти.
Но, как ни странно, Арахну я ни в чем не винил.
Да и вообще. Она сказала, прямо здесь и сейчас я могу стать явным истинным грифом.
И тогда больше никто и никогда не назовет меня «обрезком». Я гордо подниму голову…
— А-аа! — вырвалось у меня из горла против воли.
Так, на чем я там остановился? Ах да. Короче, я подниму голову, расправлю плечи и гордо скажу им всем в лицо…
— Бл*ть!!! — выкрикнул я в ночную тишину вновь захлестнувшую меня боль, пугая ночных птиц.
Арахна проборомотала что-то себе под нос, шевельнула ногами и продолжила спать, как ни в чем не бывало.
Я шумно выдохнул и закрыл глаза.
Чего там говорила Майя?
Храм души. Надо найти, мать его, храм, моей, мать ее, души!
А в моей голове между тем продолжалось кино — десяток внутренних мониторов в режиме он-лайн транслировали жуткие волдыри, кровавые трещины на коже, белеющее мясо на ребрах…
Хрен с ним.
Пусть так. Допустим.
Допустим, моя душа — это кинотеатр. Ну или куча мониторов, где транслируется всякая жесть.
И где-то тут есть сокровищница.
Или что-то в этом духе.
Если я это «что-то» найду, я смогу усилить свое тело и, если повезет, в целом повлиять на его состояние.
И на ощущения — тоже.
Я смогу победить боль.
Я должен.
Для начала нужно выкинуть из головы это дурацкое кино. Потому что я не хочу смотреть на то, как кислота паутины разъедает мою кожу и мясо. Не хочу — и все!
Стиснув зубы, я сосредоточился на внутреннем зрении, стараясь не обращать внимания ни на что другое.
Это так же просто, как вслушиваться в слова звучащей с улицы песни, когда тебе на живот поставили горячий утюг.
Но вдруг жуткие картинки в моем мозгу отключились.
Я провалился в ватное полубредовое состояние, и в моей голове на ускоренной перемотке кто-то включил всю мою жизнь.
Со стороны я видел ковер на стене в детской, большую пожарную машину и руки деда, видел школу и поцелуй девочки Леры под новогодней елкой у метро.
А потом скорость перемотки стала еще быстрей. Множество одинаковых кадров. Вот мое студенчество, вот моя работа, машина, квартира — все тусклое какое-то, выцветшее…
Самолет…
Черная мгла в воздухе.
И тут поток кадров остановился.
На фоне черного нечто, надвигающегося на наш самолет, я отчетливо видел прозрачный профиль, как если бы с той стороны иллюминатора сидела стеклянная женщина, немного склонив голову.
Почему до сих пор я не вспоминал об этом видении?
Это ведь было потрясающее зрелище: прекрасное женское лицо и абсолютная катастрофа, которую я мог видеть сквозь него.
Призрак медленно повернулся ко мне, улыбнулся и потянулся ко мне сквозь стекло.
И тут на мгновение лицо потеряло прозрачность и стало живым.
Я видел темные волосы, большие голубые глаза, крупный рот с маленькой темной родинкой под нижней губой и серьги в форме дисков, усыпанные по кругу драгоценными камнями.
А потом улыбка призрака мягко коснулась моих губ, оставляя ощущение тепла…
От этого воспоминания я вздрогнул и будто очнулся ото сна.
Но на самом деле я вовсе не проснулся, а наоборот, погрузился на какой-то еще более глубинный уровень забытья. Или провалился в даркнет своего сознания.
Святилище Арахны, паутина, боль, шум ветра в листве — все это исчезло. Остались только коричневато-рыжие сумерки, будто я находился в пещере, освещенной факелом.
А у моих ног светился крошечный серебристый огонек размером со спичечную головку.
Я понял сразу: это и есть мой источник магической энергии.
От радости у меня аж в зобу дыханье сперло. Я присел рядом с ним, желая получше разглядеть, и тут меня охватило странное ощущение, будто сердце внутри меня стало увеличиваться.
В глазах помутилось. В груди стало тесно. Вдох мне никак не давался — внутри моего тела для воздуха не осталось места. Голова закружилась, и я не то закричал, не то зарычал, пытаясь совладать с ощущением, что меня вот-вот разорвет на куски…
И тут, наконец, я очнулся по-настоящему.
И обнаружил себя в святилище Арахны посреди обрывков окровавленной паутины, а над моей головой ослепительно сияло полуденное солнце.
