— Статую? — удивился Варкус. — Ты не ищешь легких путей, сын мой. Это очень трудная работа. Буду рад, если она у тебя получится.
Работа и правда оказалась нелегкой, но молодым художником овладело такое вдохновение, что даже трудности приносили ему радость. Несколько дней он потратил на то, чтобы уговорить Ниралу позировать ему для необходимых эскизов. Девочка вовсе не отказывалась, да и ее отцу льстило, что с его дочери собираются изготавливать статую, но природная живость и непоседливость ребенка не давали ей усидеть на месте дольше нескольких минут, а Балаи требовались часы. Наконец он придумал, как быть. Нирала бродила по саду, собирая цветы, а Балаи, сидя на скамье неподалеку, рисовал. Лишь изредка он просил девочку замереть, и она послушно исполняла его просьбы.
Когда эскизы были готовы, Балаи приступил к лепке статуи из воска. Много раз он начинал и вновь ломал до основания свою работу, пока в конце концов не получил то, к чему стремился. С восторгом смотрел он на милое дитя, слегка склонившее прелестную головку и прижимающее к груди букетик скромных цветов. Казалось, легкий ветерок шевелит длинные волнистые пряди и подол короткою платья, из-под которого выглядывают маленькие стройные ножки.
Варкус долго смотрел на восковую статую, не произнося ни слова. Затем он обернулся к замершему в ожидании ученику:
— Ты еще более талантлив, чем я предполагал. Она удивительно хороша. А теперь да благословят боги твои руки и огонь печи, откуда эта девочка должна выйти в бронзе.
Балаи и сам понимал, что наступает самый ответственный этап его работы, и попросил других учеников немного помочь ему. Возле здания мастерской стояла обжиговая печь. Помощники Балаи к назначенному сроку загрузили ее дровами, тщательно и очень аккуратно уложив их, чтобы костер горел равномерно. Молодой художник старательно обмазал специально подготовленной глиной восковую модель, проделав в глине отверстия, чтобы воск, когда начнет таять, мог легко вытечь наружу. Балаи с Далусом бережно отнесли ее к печи и положили внутрь, так что полученная форма оказалась в середине костра. Вспыхнул огонь, и через некоторое время глиняная форма начала «плакать» — потек воск.
Целую ночь, затем день, а потом еще ночь форма лежала в печи, и Балаи ни на минуту не отошел от нее, поддерживая огонь и следя за тем, чтобы глина хорошо обожглась. Если форму обжечь неправильно, считай, все труды потрачены напрасно. Наконец, когда последние капли воска с тихим шипением испарились, форма была готова и ее вынули из печи. Только после этого Балаи согласился пойти в свою комнату и отдохнуть. Не успел он коснуться подушки щекой, как провалился в глубокий сон и проспал до утра следующего дня.
Пока он отдыхал, его помощники выкопали глубокую и яму возле печи. Форму обвязали крепкими веревками и осторожно опустили в яму вровень с печью. К отверстиям ноли глиняные трубки для заливки бронзы, форму зашли и засыпали землей, которую тщательно утрамбовали. Пора было приступать к литью металла и отливке статуи, но без Балаи никто ни к чему не прикасался, ибо он хотел все сделать сам.
Пробудившись от долгого сна и почувствовав себя бодрым и свежим, молодой художник наскоро позавтракал и поспешил к мастерской. Печь для плавки уже была готова для работы. Балаи собственноручно аккуратно уложил внутрь слитки чугуна и меди, располагая их симметрично, чтобы огонь охватил слитки со всех сторон и металл расплавился равномерно. Окинув свою работу быстрым взглядом, он удовлетворенно кивнул и поджег сухие смолистый поленья.
Когда слитки металла превратились в жидкость и перемешались между собой, Балаи собственноручно открыл специальное отверстие в плавильной печи, и горячая бронзу медленно потекла по трубкам в форму.
— Подбросьте еще дров! — распорядился художник, опасаясь, что бронза остынет раньше времени и статуя окажется безнадежно испорченной.
Его приказание было немедленно выполнено, однако Балаи не успокоился и, рванувшись в мастерскую, принес оттуда куски серебра и олова. Не обращая внимания на недоуменные взгляды окружающих, он решительно бросил добавки в печь. Бронза вскипела и потекла значительно быстрее. Когда форма была заполнена, трубки вынули, а отверстия плотно закрыли и присыпали их землей. Теперь статуя должна была остыть, прежде чем ее освободят от глиняной формы.
Прошли два дня, во время которых Балаи не находил себе места от волнения, и наконец все собрались возле мастерской. Раскопав статую, ее осторожно вынули из ямы и бережно положили на землю. Балаи взял в руки небольшой металлический стержень и слегка ударил по глине. Раздался треск, и по форме во все стороны побежали глубокие трещины, словно она мгновенно покрылась глубокими морщинами. Аккуратно, словно боясь повредить свое детище, Балаи начал снимать отколовшиеся куски. Когда статуя предстала перед зрителями, у всех вырвался общий вздох восхищения. Даже холодный металл не смог сковать жизнь этого великолепного творения, спрятать его душу.
— Благодарю тебя, сын мой, — взволнованно произнес Варкус. — Она так прекрасна, что, кажется, боги водили твоей рукой. Мне больше нечему учить тебя.
— Через несколько дней, установив свое творение в саду Варкуса и уговорив его принять этот подарок от благодарного ученика, Балаи навсегда покинул поместье великого мастера. Душа его разрывалась от горя, ибо он покидал верных друзей и единомышленников, и пела от счастья, потому что он возвращался домой художником, который своими деяниями не посрамил имени отца, а наоборот, принес ему славу. То ли еще будет, когда он вернется на родину и весь мир узнает о маленьком селении близ города Шандарата не потому, что там родился и создал свои лучшие произведения блестящий ваятель по имени Балаи. В том, что он когда-нибудь создаст хоть один бессмертный шедевр, молодой художник нисколько не сомневался.
Несмотря на то что ему хотелось как можно скорее двинуться в обратный путь, Балаи прекрасно понимал, какие опасности подстерегают одинокого странника. Вернувшись в Ианту, он прожил там пять дней, пока не выяснил, что вскоре в Замору отправляется караван. Вместе с торговым караваном пришел он в Офир, так же и уйдет отсюда.
Дорога сюда оказалась нетрудной и приятной, а значит, и ню он доберется без приключений. На сей раз, однако, все вышло совсем иначе. Караван благополучно добрался до Карпашских гор, лежавших на границе Офира и Заморы, и после короткого привала ступи на широкую тропу, извивавшуюся среди серых угловатых скал, на которых, каким-то чудом удерживаясь на камнях цепкими кривыми корнями, росли редкие деревья и убогие колючие кусты.
