И все же денег, предназначаемых для представления, ему было жаль.
«Можно было бы обойтись и меньшей суммой, — рассуждал он. — Это для телевидения хорошо — двадцать миллионов. Но кто будет считать их на самом деле? Не удастся ли сунуть несколько бумажек в карман?»
Идея была заманчивой, но, с другой стороны, он не знал, как к этому отнесется Джокер. Иногда его гнев бывал страшен, и наказание за какой-нибудь пустяк могло принять самые жуткие и чудовищные формы. Пока он благоволил к Бобу, но уж кто-кто, а Боб знал цену привязанностям Джокера. Сегодня — любовь, а завтра?
Нет, судьбу лучше не искушать…
А толпа внизу бесновалась.
Взлетали в воздух шляпы.
Сыпались из окон редкие цветы.
Стены домов дрожали от приветственных воплей.
— Магнитофон, — шепнул Джокер Бобу, и тот быстро вытащил из-под креплений воздушного шара здоровенный аппарат. Это было последним штрихом в подготовке.
— Включай!
Звуки биг-бита затопили улицу. Джек лично долго подбирал ее: однообразный ритм действовал на слушателей отупляюще.
Некоторое время он пританцовывал, потом начал подпевать, кривляясь на все лады.
Он твердо знал: как бы плохо он ни пел, за обещанные деньги толпа будет ему аплодировать.
«Глупцы, идиоты, ничтожества!» — вставлял он в текст, заботясь лишь о том, чтобы эти слова не были слишком разборчивы.
Глупцы, идиоты и ничтожества бесновались внизу, полностью оправдывая такое определение.
Им не было дела до того, что именно поет Джокер. Единственное, что волновало их: когда начнется раздача денег, и удастся ли ухватить свое.
— Удручающее зрелище, — тихо и медленно произнесла Вики.
Нокс подтверждающе кивнул.
Самым обидным ему казалось то, что он заметил среди орущих гуляк своих знакомых и коллег.
«Вы — никто, никто, никто…» — кричал Джокер в микрофон.
Над ним скалила зубы морда шара. Сосиской свисал длинный красный нос.
Постепенно гул толпы стал стройнее.
«День-ги, день-ги!» — мог разобрать внимательный слушатель.
Обстановка внизу накалялась.
Кое-где начали звучать недовольные реплики.
— Фуфло, ребята!..
— Все равно надует…
— Как же, держи карман шире, чтобы он взял да и выбросил кровные денежки…
— Да замолчите вы наконец!
«И все же, если я стяну немножко денег, заметит шеф или нет?» продолжал терзаться Боб, хотя на его лице была придурошная улыбка.
— Ну сколько можно тянуть!
— Давай деньги!
— День-ги, день-ги!!!
— Давай!
— День-ги!!!
Это слово повторялось все громче и чаще, в какой-то момент стало заглушать музыку.
«Безобразие», — подумал Джокер, убирая микрофон от губ. — «Таким дай палец, они и на шею сядут… Мерзавцы!»
— День-ги, день-ги!!!
Крики переходили в общий вой, в котором невозможно было разобрать ни слова.
Но смысл всех реплик сводился к одному: люди требовали денег.
Казалось, даже небоскребы вопили все то же заветное слово.
— День-ги, день-ги! — гудел толстый офис промышленной компании.
— День-ги, день-ги! — вторил ему худой и поджарый жилой небоскреб.
— Деньги… деньги…
И вдруг все звуки разом стихли.
Магнитофон уступил место толстым желтоватым мешкам. При виде их тысячи ртов разинулись в удивлении и неверии в то, что сейчас произойдет.
— Доставай фотоаппарат, — шепнул Нокс.
Вики молча кивнула.
И вновь над толпой понесся вой, в котором восторг смешивался с огорчением.
Боб и второй гангстер опустили руки в мешок, вынули их, показывая всем растрепанные кучи денег — и разжали пальцы.
Порыв ветра подхватил бумажки и, кружа, понес их на толпу.
— Давай!
— Лови!
— Сюда!!! Мы тоже хотим! — понеслось над толпой.
«Ну-ну, радуйтесь, ублюдки!» — снова включил магнитофон Джокер.
Тысячи, сотни тысяч рук поднялись в воздух, отпихивая друг друга и хватая руками пустоту.
Часть денег снесло на тротуар. Там начало твориться нечто невообразимое: люди сбивали друг друга с ног, падали на землю, прикрывая заветные бумажки своими телами. Почтенного возраста джентльмен, охотясь за десятидолларовой бумажкой ухитрился въехать брюхом в лужу мазута. Без сомнения, его костюм стоил много дороже: чего-чего, а грязи на улице хватало…
Драк еще не было, но мелкие недоразумения и стычки уже начались. Кто-то наступил на ногу, кто-то кого-то задел локтем по лицу; места мелких инцидентов легко было вычислить по забористой брани.
А Боб уже набирал новые пригоршни денег…
Его действия становились все более автоматическими, жалость к выпускаемым бумажкам отошла на второй план, уступив место восхищению грандиозностью происходящего действа: это был особый, ни с чем не сравнимый шик — набирать деньги пригоршнями и бросать их на все четыре стороны.
«А хозяин не дурак…» — подумал Боб и улыбка на его лице становилось все более искренней.
— И нам!
— Сюда!
— Бросайте еще!
— Еще, еще, еще!
Кружащихся в воздухе банкнот становилось все больше. Можно было подумать, что надувной клоун с глупой усмешкой рассыпает конфетти.
Да, Готэм еще не знал такого праздника!
— Караул, убивают! — взвыл кто-то в толпе, но его крик потонул в новом вопле:
— Еще, еще!
Больше всего это было похоже на массовое сумасшествие. Люди не помнили себя в тот момент: мелькающие в воздухе деньги заслонили им весь мир. Пьяная жажда охватывала всех, кто вливался в эту орущую толпу.
Толпа на глазах превращалась в единое ревущие животное, способное только удовлетворять свой инстинкт, требующий пищи — ею являлись деньги.
Толпа бесновалась, кричала, прыгала, двигала тысячами рук, колыхалась невиданной массой…
А сверху все падали деньги. От их кружения зеленело в глазах. У некоторых от общего мелькания начиналась истерика.
— Давай!
— Сюда!
— Нате… — беззвучно шептал Джокер. — Жрите…
На него тоже нашло исступление. Сумасшедший блеск в глазах подтверждал это.
Как в его мечте, город сейчас лежал перед ним, отдавшись его власти. Он смотрел на него и мог сделать все, что угодно. Одарить золотом. Уничтожить. Унизить. Возвысить.
Пролетая над толпой на своей платформе, Джокер чувствовал себя не просто Художником — он считал себя новым Богом.
Конечно, разве художникам так поклоняются?
Трудно сказать, чей азарт сейчас был сильнее — берущих или дающих.
Боб не заметил, как снова начал приплясывать, уже чисто машинально.
Вошел во вкус и его напарник.
Да, хорошее приобретение они получили за эти деньги — власть над толпой. Лично Бобу, например, фаза, которая должна была последовать за всем этим, казалась излишней.
