И, как вишенка на торте, коктейль эмоций венчала злость. Она бушевала в груди и глубинах живота, как беспощадный лесной пожар. Выжигала внутренности, оставляя после себя тупую, давящую боль. Зубр злился на себя за то, что все эти годы жил добровольно взваленной на свои плечи работой, не обращая внимания на так нуждавшегося в его любви и душевном тепле человечка. Злился на Кузьму за его стремление быть так же нужным и полезным обществу. Пасынок во всем старался быть похожим на отчима, не понимая, что неутолимая страсть к работе появилась у того не от любви к людям, а как средство убежать от терзающих душу воспоминаний. Злился, что не сумел донести эту мысль до Кузьмы, боясь ранить детскую психику. Мальчишка мог взвалить на себя вину за гибель Татьяны, и тогда неизвестно, чем бы все кончилось. А еще Зубр злился на непонятно откуда взявшийся недуг Кузьмы. Странные, напоминающие эпилепсию припадки появились немногим больше года назад и всегда начинались без каких-либо предваряющих признаков типа неожиданной дрожи в руках или нервного тика лицевой мускулатуры. А если припадок случится с Кузьмой во время вылазки? Оставалось надеяться, что парень сообразил взять с собой таблетки на всякий случай и что судьба останется к нему благосклонной.
Комендант прекрасно понимал: весь этот эмоциональный взрыв связан только с ним и его отношениями с приемным сыном, но ничего не мог с собой поделать. Он чувствовал себя так, словно внутри него бурлил кипящий котел, и ощущал настоятельную потребность стравить излишки пара. Только вот делать этого было нельзя хотя бы по той причине, что он являлся для жителей убежища не только руководителем их маленькой общины, но и нравственным ориентиром, как бы высокопарно это ни звучало. Зубр старался держать себя в руках при любых обстоятельствах, хотел сдержаться и на этот раз, но что-то пошло не так.
Всему виной стал случайный взгляд на лежащий перед ним журнал. Среди последних записей не было самой важной с упоминанием его пасынка и Пашки Шульгина. Не будь здесь сегодня расстроенного донельзя Кузьмы и устроившей скандал Великанихи, Зубр мог бы подумать, что Блоха поленился, не навел справки должным образом и пацаны где-то затаились. Мало ли какие дела у ребят. Подростки в убежище каждую свободную минуту проводят с пользой. Они или мастерят себе оружие, или тренируются в метании ножей и стрельбе из арбалета, или отрабатывают друг на друге приемы рукопашной борьбы. Сталкеры обычно уходят на поверхность вдвоем, но порой бывает так, что возвращается только один. В такой ситуации, если сам не сумеешь защитить себя, никто не поможет, потому и тренируются ребята до боли в мышцах. Сейчас же по всему выходило, что Вахтер спал на рабочем месте или, что еще хуже, покинул пост во время дежурства, чем и воспользовались ищущие приключений сорванцы.
Переполняющие Зубра эмоции вырвались наружу:
– Где запись о моем сыне и Павле Шульгине?! Когда они вышли?! Куда направились?! Как ты посмел их выпустить без моего разрешения?! Отвечай!
Блохин ни разу не видел коменданта с таким багровым, как свекла, лицом и впервые услышал, как в голосе Зубра клокочет с трудом контролируемая ярость. Не желая случайно попасть под раздачу, денщик выскочил за дверь, прижался спиной к шершавой стене и затаился.
Миклин понял, что ему не выкрутиться, и пустил в ход придуманный в баре сценарий:
– Я это не специально, Зубр. Не со зла.
– Ну давай, удиви меня, как так получилось, что ты игнорируешь прямые обязанности? – сердито сверкнул глазами комендант.
Вахтер схватил себя за рубаху на груди и заговорил с надрывом в голосе:
– Совесть меня замучила. Извелся я из-за напарника своего, не сплю ночами совсем. Как только закрою глаза, вижу его перед собой. Стоит он, значица, и смотрит на меня с укором во взгляде: мол, не помог ему, не выручил, не был рядом, когда он нуждался во мне. Ночь вот так промаюсь от бессонницы, а потом весь день сам не свой.
Комендант еще сильнее побагровел лицом и звонко хлопнул ладонью по столу:
– Так ты дрых на рабочем месте?!
– Нет! Ты что? – затряс головой Миклин. – Не спал я, клянусь! Просто я был как в тумане, а пацаны пришли к шлюзу в полной экипировке, с противогазами на лицах. Я их и не узнал, если по чесноку. С твоих слов только понял, что это они были, – ляпнул он и по наливающимся кровью глазам коменданта понял, что сейчас огребет по самое не хочу.
– Да я ж тебя за такие дела в карцере сгною, – сердито прошипел Зубр и почувствовал, как его дернули за рукав.
– Чего?! – рявкнул он, поворачиваясь к другу.
– Надо поговорить. Наедине. – Последнее слово Знахарь произнес с нажимом в голосе.
Комендант набрал воздуху в грудь, собираясь сказать, что еще не закончил с Вахтером, но по выразительному взгляду соратника понял: лучше сделать паузу и выслушать его.
– Вон из кабинета! Жди в коридоре, я с тобой позже договорю!
Миклин кивнул и поковылял к выходу.
Как только дверь за ним захлопнулась, Знахарь налетел на коменданта, аки коршун.
– Ты что творишь? Совсем из ума выжил? За что калеку в карцер сажать собрался?
– А что, по-твоему, я должен с ним сделать? Дополнительной пайкой наградить за халтурную работу? Ты же сам видишь, врет паскуда. Безбожно врет. Дрых он, потому и пропустил пацанов. Врасплох они его застали. Врасплох!
– Не ори, – поморщился Знахарь. – У меня пока со слухом все в порядке. Ты вообще понимаешь, как это будет выглядеть со стороны?
– А что не так?
– Все! Попробуй взглянуть на ситуацию глазами обычного жителя. Кузьма достиг шестнадцатилетия, но ты не допускаешь его до Испытания. А что такое Испытание в наше время? Это возможность дать молодому человеку определить свою судьбу, решить, кто он: воин или ремесленник. Понять, где он больше пользы принесет обществу: на поверхности или здесь, под землей. Понятно, что тут, под защитой бетонных стен, намного спокойнее и безопаснее, чем там, наверху. Раз ты не допустил парня до Испытания, значит, ты не желаешь подвергать его опасностям. Не хочешь, чтобы он рисковал собой ради других. Но Кузьма против такого решения и пытается доказать тебе и остальным, что он взрослый и может постоять за себя.
– Да в том-то и дело… – начал было Зубр, но Знахарь недовольно дернул щекой:
– Не перебивай, дай договорить. Итак, ты отказываешь Кузьме во взрослении, а он ищет себе поддержку и находит ее в лице бывшего сталкера. Тот понимает стремление юноши, помогает выйти на поверхность, и ты наказываешь его за это.
– Что за бред? Ты сам слышал, как Вахтер сознался, что спал на посту.
– Не-а, он такого не говорил. А даже если это и так, люди все равно подумают, что ты мстишь ему за то, что он поломал твои планы насчет Кузьмы. Так что, Зубр, мой тебе совет: не руби сгоряча. Вахтера надо наказать, никто не спорит, но сделать это нужно так, чтобы никто не связал это с пацанами. А скоро все убежище будет знать о самоволке, поверь мне.
– Да знаю я, – вздохнул Зубр. Он успокоился и теперь все больше склонялся к мысли, что Знахарь говорит справедливые вещи. – Что предлагаешь?
– Во-первых, Вахтера нельзя снимать с должности. Можно, и даже нужно, объявить выговор с громогласным объяснением причины: дескать, наказывают не за то, что выпустил парней без разрешения, а за то, что не выполнил непосредственные обязанности и не внес записи в журнал. Во-вторых, урезать пайку на время испытательного срока. А в-третьих, объявить, что если подобное повторится, он таким мягким наказанием больше не отделается, и тогда карцер покажется для него меньшим из зол.
Зубр положил сцепленные в замок ладони на живот и задумался, постукивая подушечками больших пальцев друг о друга.
– Да, наверное, ты прав, – сказал он после минутной паузы. – Так с Вахтером и поступим. Пусть это послужит ему хорошим уроком на будущее. Но вот где теперь искать пацанов, если неизвестно, куда они направились.
– Сами придут, – сказал Знахарь и добавил, перехватив резкий взгляд старого друга: – Поисковая группа только добавит уверенности жителям убежища, что ты прячешь Кузьму за их спинами. Ты должен верить в него. Он был одним из лучших в своей группе, и я уверен: с ним и Пашкой все будет в порядке.
