оскорбление.
Глава 24
Волков не говорил о том никому, но был рад, что так все сложилось с Брюнхвальдом. Все оказалось ему на руку, словно его сам Бог вел. И теперь перед всеми не он виновником свары будет, а вот эти дураки спесивые и злые. Это их глупая заносчивость всему причина.
Ну, а Брюнхвальд… Ничего, Карл крепкий, он поправится.
Стражники и спесивый хам уже свое получили, и кавалер поехал дальше. Увалень, Максимилиан и еще пара солдат с ним были.
Народец с ярмарки разбегался кто как мог. Бежали к Милликону или к реке. Один хороший сержант из людей Рене с двумя десятками людей перекрыл дорогу, что вела на юг. Еще один с людьми перекрыл ту, что вела на запад. Но люди, у которых не было товара, бежали и к реке, к лодкам, и на юг, к недалеким селам, через поляны и перелески. Их никто не ловил: на кой черт они нужны. Но вот товары никто с собой уволочь не мог.
Менял и банкиров переловили сразу, прямо у их палаток. Грабили хорошо. Рохе поначалу принесли ларец, чтобы складывать серебро. Да он оказался набит сразу же, а деньги все еще тащили и тащили, пришлось их просто ссыпать на рогожу в телегу. Среди серебра то и дело мелькало и золотишко. Богатых купцов, банкиров и менял, всех тех, что были в шубах, ловили по ярмарке первым делом. Сразу забирали кошельки и отнимали шубы. Умников, что деньги успевали припрятать, били. Легко отыскать такого хитреца, что сам весь в шелках и бархате, только шубейку да берет скинул, а серебришко припрятал. Вот с такими не церемонились.
Люди Рохи нашли мед, двенадцать бочек. Все рады были: бочка меда денег стоит огромных. Солдаты ели мед вместе с сотами, с лотков, катили бочки к телегам. А еще и вино отыскали. Волков попробовал. Почти все вино – дрянь, только две бочки себе взял, но сержантам сказал, чтобы солдатам пить много не давали. А дальше, как пес по запаху, Рене обнаружил пряности. Мешки перца, корицы и еще черт знает чего. Рене божился, что все это денег стоит огромных. Грузил на подводы эти товары чуть ли не собственноручно, ощупывая и обнюхивая каждый мешок.
Затем Рене заехал в один ряд торговый и обрадовался: шубы и шубы, а за ними меха. Меха разные: и рвань всякая, и шкурки драгоценные – все это тюками, тюками.
– Эй, Лавэн! – крикнул Рене своему сержанту. – Давай-ка подводу сюда! Да нет, лучше две: в одну все не влезет.
Разобрались с мехами, а дальше ряды медников.
Там и тазы, и подсвечники, и кувшины. Все из бронзы, работы искусной. А уж сколько всякой меди, так не пересмотреть всего. Это тоже денег немалых стоит. А рядом серебро: и подносы, и кубки, и вилки с ножами.
– Лавэн, еще подводы ищи!
Роха тоже отыскал ценное, тоже грузит в телеги товар дорогой. Грязные руки солдатские швыряют в телеги мужицкие драгоценный шелк, тончайший батист, бархат, парчу, простое сукно, и даже лен тоже летит в телеги. Ничего, всё пригодится.
Руки у солдат грязны, лица потны и запылены, но ни на одном, что пришел на ярмарку, нет старых башмаков: на всех обувь уже новая, колеты самые дорогие, панталоны новые, шоссы и чулки самые яркие, что нашлись, – солдаты по две пары себе за пазуху, под кирасы, насовали, а кое-кто и переодеться успел. Одежда в общий котел не идет, тут каждый себе берет.
Волков ехал по улице не спеша, он почти не волновался. Стража, что была на ярмарке, избита и валяется в пыли. Охрана богатых купчишек попряталась. Больших городов рядом нет. А с окрестных сел собрать добрых людей – время нужно. Много времени. Пока соберутся, он уже уйдет на свой берег. Волноваться ему не о чем.
Кавалер ехал и разглядывал, как дела его идут. С одной стороны, вроде и неплохо: одна за другой телеги с ярмарки отправляются на восток, к Бертье, к лодкам. А с другой стороны, обнаружил он, что не все делом заняты. Немолодой солдат – вроде уже поживший человек, а все кровь в нем играет – тащил упитанную бабенку за угол, за лавку, в сторону реки. Бабенка кричала как резаная, выкручивалась, отбивалась, цеплялась за все, что можно. Чепец слетел с ее головы, волосы растрепались, лицо от натуги покраснело. Но на подмогу первому бросился и второй солдат. Вместе они затащили бабу за угол, бросили наземь. Баба проклинает их, ревет так, что на всю ярмарку слышно, но проклятия на солдат не действуют, они без всякой жалости успокаивают ее кулаками и оплеухами. И прямо тут же задирают ей подол. Она затыкается, наконец, только тихо воет, а к ним бежит уже и третий, очередь занимает.
Тут же невдалеке на земле сидит мужик. Лицо окровавленными руками закрыл, вся голова кровью залита, сидит, качается. Наверное, муж той бабенки. Полез, дурак, бабу свою у солдат отнимать не от большого ума. Вот теперь кровищу по морде размазывает.
Для кавалера-то картина обычная, он такое всю жизнь видел, а Максимилиан на это все таращился с изумлением. Волков, заметив его взгляд, невольно усмехнулся. Ему и самому происходящее не нравилось. Но не нравилось ему это потому, что дело надо делать, а не развлекаться. Но он ничего не сказал сержанту, что выискивал что-то тут же в торговых рядах, копошился в тряпках. У солдат нет жен, в Эшбахте нет баб, даже денег у них нет на блудных девок. А женщины – такая же добыча, как деньги, вино или одежда. Солдаты имеют на них право.
Поехал кавалер дальше и увидал чистые бочки, но с потеками. И воняли они вовсе не дегтем. Запах этих бочек он знал с юности.
– Вилли! – крикнул Волков сержанту, что грузил с людьми на телегу рулоны крепкой кожи.
Тот сразу подбежал к нему:
– Да, господин.
– А в тех бочках не масло ли?
– Сейчас, господин, проверю.
Молодой человек подбежал к бочкам, там был черпак, он понюхал его, попробовал пальцем и крикнул:
– Масло, господин!
– Оливковое? – уточнил Волков.
– Не знаю, господин. – Вилли приволок черпак кавалеру.
Тот понюхал. Да, это было именно оливковое масло. В тех местах, где его делали, Волков провел много лет. Обычно такое масло не разливали в бочки. Но ничего, оно ему и из бочки по нраву.
– Вилли, грузи бочки, это хорошее масло.
– Да, господин! – вытянулся в струнку молодой сержант.
Тут приехал верховой от Бертье и доложил:
– Господин, баржи
