добавил. — Сеньор… Э… Сеньор командир!
Меня интересовала больше история создания шлема. Но вместо выяснения этого, пришлось включать строго завуча:
— Теперь он сеньор Леонхарт. Для меня, по крайней мере. Когда ты говоришь мне о нем, называй его так. Я ведь его так называю. Понятно?
— Понятно сеньор! — никогда не видел на лице у человека столь явного непонимания. Как будто я ему про квантовую физику втираю. Но ответил не задумываясь. Хорошо его выдрессировали.
— Молодец! Я тебя запомню! Кто знает, может скоро и тебя будут называть сеньором! Ты уже придумал себе рыцарское имя? — я некоторое время подождал, бедняга передо мной от растерянности даже забыл, что надо господам во всем поддакивать. Я не удержался и постучал его по соломенному шлему. — А надо бы. Плох тот сольдат, кто не мечтает стать рыцарем. К тому же, в Караэне болото осушают, земля хорошая, но надо будет людей охранять. Мне бы пригодились верные, храбрые и внимательные рыцари.
— Си… Ми… Су… — пошел в разнос бедняга. Один из его товарищей, стоявших неподалеку, выронил из руки свое единственное оружие, толстую палку с железным набалдашником на одном конце.
— Я сеньор Магн, — сжалился я над ним. — А ты невнимательный. Не пускай больше чужих в лагерь.
Я похлопал его по плечу и пошел дальше. Его товарищи стояли с раскрытыми ртами. Даже я бы сказал «с отвисшей челюстью». Я у зубного рот не всегда так широко открывал. Я пошел обратно в лагерь, не став проверять остальные посты. Все равно бесполезно.
Это как в двадцатых годах гаишник не мог генерала остановить. Сословием не вышел. И что мне делать с этим проходным двором? Рыцарей в охранение выставлять? Не по статусу им. Ладно, подумаю об этом позже.
— Сольдат, это от «сольдо»? Очень остроумно, сеньор Магн, — профессионально оценил мое словоплетсво Сперат.
Вернувшись в лагерь и убедившись, что выгнал всех лишних, я продолжил исполнение своего простого плана. Закончив посвящение в рыцари таэнцев, я лично обошел лагерь и собрал своих людей, построил их, и повел в бой. Честно говоря, я очень устал, хотел спать, и вообще настроение было как раз такое, чтобы лечь на кровать, завернуться в шкуру, и не выходить никуда из палат месяца четыре. Единственное, что меня заставляло идти на риск, а не всё бросить и бежать, это чувство долга перед женой и сыном. Я должен был хотя бы попытаться дать бой. А то моих потомков будут в мою трусость ещё сто лет мордой тыкать. Да, репутация тут важнее жизни. И я этим сомнительным утверждением, незаметно для себя, проникся. В первый день моего появления в этом мире выбор между рискнуть и жизнью или бегством, для меня и выбором то не являлся. А вот сейчас, посмотрите на меня, веду сомнительный сброд в откровенно авантюрную атаку на превосходящие силы противника. При этом реальность диктует свои правила, поэтому я даже не смог выдоить из откровенно плохой ситуации все возможности, делая её практически безнадежной. Например, если по уму, надо было напасть на лагерь Старого Волка под утро, когда сон крепче всего. Сейчас там многие ещё не спали — я слышал смех и крики. По моим ощущениям, было немного за полночь. Но ждать я не мог — мне все время казалось, что людей в моем лагере прямо на глазах становится меньше.
По хорошему, имело бы смысл не переться через поле, а обойти поле вдоль леса и напасть на лагерь врага с неожиданной стороны. Вот только даже по полю люди шли гурьбой, растягиваясь как жувачка. Постоянно кто-то норовил отстать. А в темном лесу, реально темно и легко потеряться. Тут же нет уличного освещения. Да хотя бы свет в окошке случайной избенки, и тот за пару километров виден. Это моем мире. тут темень кромешная. Ныкаются все.
Короче, заблудиться ночью очень легко. А передумать идти в бой, приотстать, встав за кустом, и посмотреть, чем дело кончится — ещё легче. Я бы довел человек двадцать, если бы решил строить из себя тактика. А так, позади большой костер, который я велел разжечь из остатков построек гостевого дома, впереди костры вражеского лагеря — прекрасные ориентиры.
Я велел идти в бой пешими. Показал пример, оставив Волока с конями в лагере, демонстративно. Палатку не стал убирать, хотя Сперат предлагал собрать вещи, на случай если все пойдет не так. И уже через двести метров обнаружил, что кто-то умный велел своему пажу тихонько вести лошадей метрах в двухстах позади. Лошади все равно всхрапывали и стучали подковами по земле. Вот этот тыгыдык-тыгыдык, знакомый мне по фильмам — он не просто так. Эта скотина четырехногая реально с такой силой бьет в землю ногами, что удар издалека слышно. Когда лошадей медленно ведут ещё сносно, плюс пыль немного гасила звук. И все равно, слышно. Вызвериться и смотаться прогнать умников с лошадями я не успел — быстро стало не до того. Взвинченные, уставшие люди быстро устали брести в молчании. Начали громко переговариваться, смяться, греметь доспехами.
Все это осложнялось тем, что человек не лошадь. Мы выносливее на длинных дистанциях, но явно медленнее. От моей палатки до палатки Старого Волка было, по моим прикидкам, чуть больше, чем километра полтора. Минут пятнадцать ходьбы не сильно торопливым шагом, если бы это было в городе. И ты в кроссовках. Если ты топаешь в железе, которое тянет килограмм на пятнадцать-двадцать, да еще с оружием в руках, да еще по земле а не по асфальту — это уже становится серьезным расстоянием. Даже я пожалел, что не снял латные поножи с ног. Да и молот перестал казаться таким уж легким. Я по прежнему был вооружен им, ничего лучше Сперат не нашел. И это меня серьезно разозлило. Даже мои караэнцы перевооружились для пешего боя, достав из поклажи маленькие, кулачные щиты, взяв в руки палицы, булавы и молоты. У Ланса обнаружился здоровенный двуручный меч, который он, явно красуясь, таскал закинув на плечо.
Меня этот арсенал постоянно удивлял, хотя пора бы уже привыкнуть. Это в моем мире ты узкий специалист с тем оружием, что тебе выдали. А
