— Ты что, собрался уйти из города?
— Да, — ответил Арилье.
— Что ж, детство рано или поздно заканчивается, — сказал северянин. — Мое закончилось рано, тебе в этом отношении повезло гораздо больше.
Арилье глянул на него хмуро.
— Я-то думал, что вас с Траванкором разлучит та девушка, — продолжал киммериец. — Но когда этого не случилось, я понял, что ты по-настоящему благородный человек. Можешь рассказать мне все. Что бы ни происходило сейчас, рассчитывай на мою помощь.
— Рукмини попала в плен к нашим врагам, — сказал Арилье. — Вот что происходит.
— И ты не стал говорить об этом Траванкору?
Арилье пожал плечами.
— Зачем? Чтобы он бросил своего отца, оставил город, который готов ему покориться… сошел с пути, предназначенного ему самой судьбой? Нет, я не настолько плох. Траванкор ничего не будет знать. Рукмини я освобожу сам.
— Для себя? — улыбнулся Конан.
Лицо юноши потемнело от гнева.
— Ты очень дурного мнения обо мне, Конан. Я поклялся, что никогда не предам своего названного брата. И сдержу слово, даже если Траванкор сам предаст меня.
— Да ладно тебе, — протянул киммериец. — Может быть, Рукмини передумает и отдаст свое сердце тебе? Поразмысли над этим.
— Она примет то решение, которое сочтет нужным, — сказал Арилье. — Каждый из нас выполнит свой долг. Каждый пойдет за своим сердцем.
— Стало быть, твое сердце влечет тебя вслед за долгом, не за любовью.
— Может быть…
Конан тепло улыбнулся ему.
— Твое благородное сердце знает, что делает. Конечно, ты прав: Траванкор должен остаться в Патампуре. Он нужен здесь.
Арилье покачал головой.
— У меня вовсе не благородное сердце. Ты ошибаешься во мне, киммериец. Я просто люблю ее. Люблю больше жизни. Если Рукмини жива, я сумею ее освободить. И если такова будет ее воля, я передам ее, целую и невредимую, с рук на руки Траванкору.
Не сказав больше ни слова, он сел на коня и поехал прочь.
Он не знал, что Шлока тайно наблюдает за ним. По лицу учителя текли слезы.
— Прости меня, мой мальчик, — прошептал Шлока, скрываясь за решетчатым окном.
Он видел, что его власть над Арилье закончилась.
— Прости меня…
Первый соколенок вырос, широко взмахнул крылами, ощутил свою силу — и взял свою первую добычу. И вот, не прошло и дня, как настало время отпустить на волю и второго.
Шлока вдруг почувствовал себя старым.
* * *
Когда Шлока вошел в комнату, где спал сын раджи, он обнаружил Траванкора стоящим возле окна. Не отрываясь, следил Траванкор за тем, как его лучший друг едет по улице, направляясь к воротам.
Услышав за спиной шаги, Траванкор повернулся. Шлока увидел, что глаза молодого человека полны слез.
— Почему ты не остановил его, учитель?
Шлока проговорил, очень медленно, стараясь сделать так, чтобы каждое его слово навечно запечатлелось в памяти слышащего:
— Я не могу изменить его судьбу. Он рожден помочь тебе сделать то, для чего рожден ты.
Траванкор порывисто воскликнул:
— Я не понимаю тебя, учитель! Что я должен сделать?
На лице Шлоки не было сочувствия. Сейчас не время для жалости. Учитель и прежде бывал суров со своим учеником, даже в ту пору, когда Траванкор был еще совсем маленьким. Никакой поблажки сыну правителя. Никогда. Никаких поправок на нежный возраст.
Тем более нельзя выказывать слабину сейчас.
Шлока сухо произнес:
— Согласно велению богов, ты — тот, кто объединит разрозненные вендийские княжества и даст отпор Аурангзебу. Тебе удастся сделать то, что оказалось не под силу больше никому. Ты — избранный. Твоя судьба определена самими богами, и ты не смеешь сходить с предначертанной тебе дороги. Всегда помни об этом, когда будешь делать выбор… Арилье свой выбор сделал. Он свято чтит твое предназначение. Я слышал его разговор с киммерийцем.
Подавленный, Траванкор молча смотрел на учителя. Слезы высохли на глазах молодого воина. Все изменилось в одно мгновение. Он — сын раджи, ему определено судьбой спасти свой народ, и вчера он доказал это, убив самого страшного из своих врагов. А его лучший друг — ушел…
Но Шлока еще не закончил. Беспощадно нанес последний удар:
— Завтра утром и я покину тебя.
— Почему? — голос Траванкора прозвучал сдавленно.
— Приходит время, когда орленка выбрасывают из гнезда со скалы, чтобы посмотреть, как он летает…
Только не показывать, что твое сердце разрывается! Шлоке стоило больших сил сохранять маску бесстрастия на лице. Он — мудрец, он потратил целую жизнь на то, чтобы воспитать этого орленка. Он не испортит дела своей жизни, проявив слабость в последнее мгновение!
Траванкор долго молчал, осваиваясь с услышанным. Наконец спросил, ровным, спокойным тоном:
— Есть что-нибудь еще из того, что мне необходимо знать?
Помолчав, Шлока ответил:
— Да. Теперь я совершенно уверен в том, что среди нас есть предатель.
* * *
Высоко в небе над Патампуром, над джунглями закружил орел. Давно уже Шлока не позволял себе этого превращения. На долгие годы заставил себя забыть о прекрасном чувстве свободы, которое охватывало его, когда он взмывал в воздух, не обремененный никакими человеческими заботами. Наконец-то его работа на земле закончена. Теперь он поистине свободен.
* * *
Несколько раз Арилье оборачивался — ему казалось, что кто-то настигает его. И, хотя он никого не видел, ощущение близкого чужого присутствия не оставляло его. Некто, до поры желавший оставаться невидимым, шел по его следам. Арилье пожал плечами: если преследователь ищет беды на свою голову, то она не замедлит. Беда, в отличие от счастья, — такая гостья, что всегда готова взойти на порог.
Арилье выбрал удобное место за небольшой, старой скалой, поросшей густым мхом, и затаился. Преследователь скоро показался на дороге. Теперь стало очевидно, что он наконец-то упустил Арилье. Во всяком случае, чужак вел себя беспокойно: то и дело останавливал коня, прислушивался, озирался по сторонам.
Юноша едва сдержался, чтобы не засмеяться. А потом широкая улыбка появилась на его лице: он узнал киммерийца Конана.
— Арилье! — позвал Конан.
Молодой воин вышел ему навстречу.
— Давно ты меня заметил? — поинтересовался варвар.
— Почти с самого начала, — признался юноша.
— Я не слишком-то таился, — буркнул северянин. — Если бы я действительно хотел идти за тобой незамеченным, ты бы даже не догадался о моем присутствии.
— Как знать, — пожал плечами Арилье. — «Если бы» — дурной советчик. Мы судим по тому, что случилось, а не по тому, что могло бы случиться, не так ли?
