class="p1">— Кир это как Кир.
— Кир… Есть… Был такой писатель, Кир Булычёв… — Она задумалась, хрумкая очередную ложку сочной овощной нарезки.
— Не слышал. — Я думал, что заканчиваю разговор. Но, как оказалось, я только что его горячо поддержал.
— Да вы что! Он очень интересно писал! Про Алису Селезнёву, там… Про космос… Будущее всякое… У меня почти все его книжки были дома. Я все прочитала… — Тут девочка, видимо, вспомнив что уже находится в прекрасном далёко, оказавшемся весьма жестоким, перестала жевать и потеряно глянула в сторону.
Я знал, что ещё пожалею об этом, но всё же попытался отвлечь её от мрачных мыслей:
— Тебя-то как зовут?
Она вернула взгляд на меня и снова принялась азартно хрустеть:
— Алина.
— Сколько лет?
— Скоро будет пятнадцать. В мае. — Она показала ложкой куда-то за спину, словно май должен был наступить откуда-то оттуда.
— Знать бы ещё, когда он будет… — Сам я перестал считать дни почти сразу после того, как выбрался на свободу.
— А я знаю, я всё время считала! Сегодня двенадцатое апреля. День космонавтики!
— Надо же. С праздником…
Девчонка заулыбалась и закивала, не имея возможности ответить, пока не дожуёт. Но тотчас заметила, что поздравление было отнюдь не радостным.
Спешно проглотив капусту, чуть не подавившись, она заявила:
— А я думаю, что всё когда-нибудь наладится. И мы опять полетим в космос. Люди и не с таким справлялись! Чего только не было в истории…
Я с удивлением посмотрел на Алину — только час назад перед ней пускали кровь из вскрытого горла её родные братики. А банда малолетних отморозков собиралась оттрахать её во все дыры. А может ещё и братиков заодно. И теперь она тут строит мне оптимистичные прогнозы о том, как космические корабли непременно будут бороздить просторы вселенной. На голой капусте и талой воде. Хотя, скорее всего, ребёнок просто на автомате спорит с взрослым. Есть у детей такая неприятная привычка, давно заметил. Как сам повзрослел.
— А как вы думаете, Кир… Они что-нибудь понимают вообще? Может, просто вида не подают? Ну… эти… Жоры. — Она опять нашла новую тему, спешно прожевав очередную порцию капусты. — Может им когда-нибудь станет лучше?
Я отрицательно покачал головой:
— Я пробовал. Не реагируют ни на что, пока едой не пахнет. А когда пахнет — тем более. Только отбиваются, если мешать им есть. Кстати, жуй тщательнее. Больше усвоится.
— А как вы… А почему вы не такой, как остальные взрослые? У вас, наверное, какой-то иммунитет?
— Зараза к заразе не пристаёт.
Алина заулыбалась:
— Бабушка тоже таквсегда говорила… — И, очевидно, вспомнив судьбу несчастной старушки, снова поникла. Настроение меняет по несколько раз в секунду. Девчонки… Никогда вас не понимал.
— А где вы были, когда все… Ну… Когда все заболели… — Любопытство юности побеждало любую скорбь.
— В дурдоме.
— Ой… Как же вы туда попали?
— Выиграл путёвку в лотерею.
Девочка хихикнула и посмотрела на меня уже не так испуганно, как секунду назад. Но, так и не дождавшись подробностей, она философски пожала плечами:
— Теперь весь мир — один большой дурдом…
И замолчала. Я уже было обрадовался тому, что беседа закончена, но она снова заговорила, а я ругнулся про себя:
— Я думаю, должны быть ещё такие, как вы. Ну… С иммунитетом.
— Не встречал.
— Может быть, мы таких найдём! Вот было бы здорово! — Нужно заметить, что как-то мимо меня прошёл момент, когда «я» вдруг превратилось в «мы».
Я поспешил её разочаровать, стараясь говорить медленно и со значением, мрачно понижая голос к концу фразы:
— Ты хочешь, чтобы мы нашли ещё таких… Как я? Думаешь, это будет… Здорово?
Она, очевидно, поняла намёк. Но синдром автоматического противоречия опять дал себя знать:
— Ну не обязательно же… Может где-то осталась армия, врачи, спасатели… Они же давали присягу. Да и вы на самом деле добрый. Пусть и хотите, чтобы вас все боялись.
Да у нас тут психолог. Знавал я парочку таких самоуверенных, но неосторожных мозгоправов. Пока не задушил.
Девочка заметила скепсис на моём лице и поспешила продолжить спор:
— Да, добрый! Вы же меня спасли… И не бросили…
— Не заставляй меня об этом жалеть.
Зря я с ней шутил. Теперь она меня совсем не боялась, увлечённо сооружая перед зеркалом хоть какое-то подобие причёски. А без страха ещё и слушаться перестанет.
— Давай чисти. Щётку с собой и выходим. Если заболят, лечить теперь некому.
Алина покосилась на меня, поджала губы и тайком проверила языком коренные зубы. Похоже, её уже что-то там беспокоило. Цветы жизни, твою мать. На могилах родителей.
Пока она возилась с щёткой, яростно отплёвываясь, я оглядел из чердачного окна дорогу на соседнее село в бинокль. До горизонта никакого движения. Свежих колёсных следов на размокшей дороге нет. Только пустые весенние поля. Кое-где уже проглядывали засеянныев прошлом году озимые. Интересно, когда начнут созревать колосья, жоры и их сожрут? Надо будет проверить кое-что…
— Ну ты скоро? — Я заметил как Алина всё ещё мнётся у входа в ванную.
Она покраснела и, запинаясь, чуть слышно проговорила:
— Мне… Мне надо в туалет…
Начинается…
— Соседняя дверь. Давай быстро. Жду внизу.
— Я не могу… Там… Там уже кто-то сходил. — Девчонка ссутулилась и поджала губы знакомым жестом, продолжая пялиться в пол.
Дважды начинается…
Из окна был виден уличный нужник в соседнем дворе. Я показал на него:
— Вариант на свежем воздухе устроит ваше величество?
Вариант устроил.
Я ждал её у калитки и наслаждался пасторальным пейзажем. Апрельское утро, как и положено, было премерзким. Низкое небо скрывало солнце, голые деревья безысходно покачивались на фоне разбитых окон и раскуроченных на дрова заборов. Время от времени со стороны пашни каркали грачи. Пахло сырой землёй. И слегка начинала подванивать кучка мальчишеских трупов неподалёку. Часть из них успела обосраться, прежде чем сдохнуть. Так пахнет смерть.
К шуму грачей иногда примешивалось гортанное бормотание жор. Некоторые из них иногда начинали будто бы разговаривать сами с собой. В основном слышались вопросительные интонации. Или мольбы.
Сейчас от нечего делать я прислушался к этому ворчанию, пытаясь разобрать слова. И вдруг разобрал далёкую фразу:
— Из Советского мудилы какие-то мелкие… Там школота одна, ща отпиздим. Я вчера ещё хотел, но темно уже было, как у негра в жопе…
— Всё-то ты знаешь, Ванёк. Везде-то ты побывал…
И гогот. Мерзкий пацанский гогот, который я ненавидел ещё со школы. Смеялось точно больше двух голосов.
— Алина! Нужно уходить.
Мочит.
— Алина!
— Я… Сейчас…
Гогот приближался скорее, чем хотелось бы. И вдруг смолк. Похоже, они дошли до кучи трупов. Всё,
