– Да. Только я смогу это сделать. Так мне подсказывает сердце.
– Ох, не знаю, Тари, не знаю…
Омму терзали сомнения, но, взглянув на внука, она вдруг заметила, как сильно он возмужал: пред нею предстал молодой мужчина, преисполненный решимостью и гневом.
– Ладно, дорогой мой, если ты уверен в своём решении, я не стану спорить. – Старушка медленно поднялась с кресла и спросила: – Неужели сейчас уходишь?
Он кивнул.
– Что же… Тогда я помогу собраться.
Пока Тар искал в полутьме свой нож и ботинки, Омма бережно завернула и положила в его заплечный мешок две чесночные лепёшки, немного сухарей и изюма. Она даже нашла где-то старый запылившийся бурдюк, отмыла его и наполнила свежей водой.
У порога они обнялись. Тар поцеловал заботливые руки Оммы, ещё раз посмотрел в её тёмные глаза, а затем открыл дверь и шагнул в залитую звёздным сиянием ночь.
Спокойные воды Ошу напевали колыбельные деревьям, мирно дремавшим вдоль берегов. Сонливо шелестел камыш, и бледно светился тонкий серп луны. В окне Одинокой Хижины мерцал огонёк масляной лампы.
«Хорошо, что Докка не спит», – подумал Тар и ускорил шаг. Передвигал он ногами пока с трудом и постоянно спотыкался. Камни предательски грохотали в ночной тиши.
Смотритель насторожился и решил дать отпор незваному гостю. Когда юноша приблизился к хижине, Докка резко раскрыл дверь, занёс над головой гарпун и воинственно крикнул чёрной фигуре:
– А ну стой, коли жизнь дорога!
– Докка, это же я, Тар! Мы говорили у шатра Хакки, помнишь?
Смотритель схватил лампу и протянул руку вперёд. Из тьмы тут же вынырнуло лицо, молодое, красивое, но измученное.
– О, Тари, – воскликнул мужчина и опустил гарпун, – ну и напугал же ты меня, ага-ага! Заходи скорее. Не стоит говорить в темноте.
Внутри было душновато и пахло рыбой. Рядом с худой деревянной кроватью стояла пустая бочка, на которую Докка небрежно закинул порванную сеть. На стене висел багор и всякого рода рыбачьи снасти. Смотритель достал кресало, кремень и высек искру. В очаге разгорелось пламя, и Докка подвесил над ним небольшой котелок.
– Сейчас ухи поедим. Ты как, голодный?
– Очень, – признался Тар и сглотнул слюну.
Докка не торопился, предчувствуя, что разговор будет непростым. Он постелил на полу две козьи шкуры, поставил меж них деревянную дощечку, натёр ложки и стал ждать. Тар молча смотрел в огонь, собираясь с силами.
– Я сбежал из дома, – вдруг выпалил он, стиснув кулаки.
– Да уж я вижу, ага-ага… – буркнул в ответ Докка и помешал уху. – Тебе лодка нужна?
– Нужна, – согласился Тар.
– Значит, отправишься южнее по течению, в Сат’Ош? Там вроде как большие дома с башнями и настоящий морской порт.
– Нет, я пойду на север. Переправишь меня на тот берег?
– Неужто в Эльтрис собрался? – Докка недоверчиво покосился на гостя. – Гиблое место, дружок, колдовское… Туда даже эддские паломники не заходят. Зачем оно тебе?
Тар метнул на Докку яростный острый взгляд, но тут же отвёл его в сторону, сел на шкуру и обхватил колени руками.
– Ты же был на церемонии и сам всё видел. Олаи спасла меня. Теперь она медленно угасает, превращается в тень. Хозяйка облаков забрала её третью душу, а может, и вторую, и первую. А я целый и живой. Я вот… могу говорить и помню имена вещей. И всё это моя вина, Докка, понимаешь? Моя.
– Может, оно и так… – туманно ответил смотритель и поставил котёл на дощечку. – Мне, помнится, отец всё повторял, что лодочнику сначала ложка, а уж потом весло. Пожалуй, он был прав. Пора нам подкрепиться.
Тарелок у Докки не водилось, но это никого не смущало. Каждый думал о своём и по очереди зачерпывал горячую, наваристую уху прямо из чугунка.
Наевшись, Тар ощутил, как по телу разливается приятное живительное тепло. Ему стало легче и даже захотелось спать. Докка светился от счастья. Еда всегда приносила ему удовольствие и наделяла исключительным жизнелюбием. Но Докке, в общем-то, не многое требовалось, чтобы чувствовать себя счастливым: кров, еда и любимое дело. Вот и всё.
– Что же… Хороший получился ужин, полуночный, ага-ага! – Смотритель радостно хмыкнул и потянулся.
– Я благодарен тебе и клянусь однажды отплатить добром, если, конечно, смогу. Если мгла не поглотит меня.
Докка вдруг сделался серьёзным, и свет, озарявший его лицо, исчез, затаился где-то до поры до времени.
– Твоё обещание я принимаю, Тари, но думаю, что ты зря ушёл из дома.
– Нет, – отрезал юноша, – ты не понимаешь. Никто не понимает, потому что я молчал… Никогда виду не подавал и не рассказывал. Даже себе самому не признавался. Но это из-за меня. Потому что я завидовал ей…
– Кому завидовал?
– Олаи.
– Отчего же?
– Да оттого, что я не знал и до сих пор не знаю свою третью душу, а вот Олаи с семи лет уже слышала… – Тар запнулся. – Слышит голос Хранителя и живёт согласно предназначению. Это хорошо и правильно, но я завидовал и боялся, что никогда не смогу стать таким же.
– Но ты другой, Тари. – Смотритель печально улыбнулся.
– Да, другой… совсем… И никогда себе этого не прощу, если только не спасу её. Поэтому мне нужно в Эльтрис! – Последнее слово он произнёс надрывно и с болью, будто коснулся раскалённого железа.
– Хорошо, я отвезу тебя, – Докка наконец уступил, – но с одним условием.
– Проси, что хочешь, но у меня нет ничего ценного.
– А мне ничего и не нужно. Просто останься здесь, отдохни и выспись. Ночью такие дела не делаются, ага-ага. А утром, чуть только заря тронет воду, сядем в лодку. Что скажешь, а?
– Ладно. – Тар нехотя согласился, однако понимал, что Докка прав.
– Вот и славно, – устало протянул смотритель и широко зевнул. – Ты ложись на кровать, а я тут, на шкурах, у очага. Добрая нынче ночь, но рассвет всё же добрее будет.
Тар сделал, как было велено, и почти сразу скользнул в сон, лишённый видений.
Слово своё Докка сдержал и поутру переправил юношу на противоположный берег Ошу. На востоке ещё не показалось солнце. Дыханье реки призвало серо-голубой туман, который медленно таял, отрываясь от воды и взбираясь по камням и дюнам всё выше и выше, где призрачные границы его зажигались розовым светом.
Докка первым спрыгнул с лодки, протащил её немного по мокрому песку и привязал к дереву, что когда-то рухнуло с кручи, засохло и превратилось в безжизненную корягу. В лесу негромко защебетали птицы. Из воды выпрыгнула серебристая рыбка и тут же плюхнулась обратно.
Тар не успел до конца проснуться, поэтому перешагнул через борт довольно неуклюже. Но в целом чувствовал он себя прекрасно. Сон в Одинокой Хижине пошёл ему на пользу: силы вернулись, и даже настроение улучшилось.
– Вот мы и на месте, ага-ага, – глухо произнёс смотритель.
– На месте… – так же глухо повторил за ним Тар.
– Говорил же тебе, парень, рассвет добрее ночи. – Докка тоскливо улыбнулся и помолчал. – Ты, конечно, не мой сын, да и детей у меня никогда не было, но вот тебе мудрость человека, дожившего до лысеющей головы. Что бы тебя ни ждало впереди, как бы тяжко ни приходилось, не держи в сердце тьму. А если бороться с ней не хватает сил, так и не борись, а просто ложись спать. Утром всё немножко иначе, ага-ага… Главное – дотянуть до утра.
Тар кивнул и зябко поёжился.
– Так, ты же у нас на север собрался?..
Смотритель почесал впалую, щетинистую щёку и направился к лодке. Он склонился над ней, копошась обеими руками в здоровенном мешке, радостно хмыкнул и вернулся к юноше с тем же свёртком, что три дня назад купил у Хакки.
– Это дорожный плащ. Он из особой ильварской ткани. Хорошо держит тепло и отталкивает влагу. Думал себе оставить, примкнуть осенью к паломникам и уйти в Эдду, сделаться послушником и пожить там до весны. Может, и уйду, ага-ага… Но тебе плащ нужнее. Бери, дружок, дарю.
Лицо Тара осветила улыбка. Он был благодарен этому стареющему, одинокому лодочнику и до сего момента не понимал, откуда в нём столько тепла и доброты. Теперь же Тару казалось, что в Докке жила нерастраченная отеческая любовь, которой он щедро делился не только с ним, с Таром, но и со всем миром.
