Раздался длинный гнусавый звук трубы, и на площади показался владыка Калимегдана. Конан уставился на него. То был рослый широкоплечий человек средних лет — из тех, кто нескоро состарится и даже в семьдесят будет выглядеть молодцом и воином, с которым необходимо считаться.
Стража состояла всего из двух десятков человек — высоких пехотинцев в тяжелых позолоченных кольчугах до щиколотки. Они были водружены алебардами, и узоры, которыми было украшено лезвие алебард, сверкали на солнце.
Ауранзеб прошествовал к своему месту и уселся на трон — неподвижный, закованный в роскошный свой халат, странно-неживой, как будто бы не был человеком, но при жизни превратился в божество, имеющее лишь отдаленное сходство с человеком.
Сразу же его окружила свита — советники, стражники. Эти выглядели обычными людьми, из плоти и крови, но повелитель казался воистину сошедшим с небес. Различие между ним и прочими людьми — как между драконами, что мчатся по шелкам шатра, и лошадьми, что мирно бродят по пастбищу, выщипывая из земли сочную траву.
Низко-низко склонился Шраддха перед владыкой.
— Я нашел его, великий раджа.
Черные глаза владыки медленно двинулись в тяжелых орбитах, остановились на Шраддхе, окатили его холодом; затем вновь шевельнулись и замерли на двух пленниках, что прибыли вместе со Шраддхой.
Все замерло и не осмеливалось дышать, покуда раджа не моргнет; и только драконы неостановимо шевелились на ткани, чуть колеблемой ветром, и тень от них касалась неподвижных лиц.
— Так это ты — мудрец Шлока? — раздался ровный голос Аурангзеба. Он безошибочно узнал того, кто был ему нужен, хотя Конан — следует признать — выглядел куда более внушительно, нежели его спутник.
Владыка чуть помолчал, и вдруг его голос треснул, зазвучал сильнее, в нем послышалось обыкновенное человеческое любопытство:
— Я много слышал о тебе, Шлока. Правда ли, что ты понимаешь язык всех живых существ?
Недоброе любопытство. Любой ответ на подобный вопрос легко окажется ошибкой. Шлока ответил спокойно, не отводя глаз:
— Понимать все живые существа — такое дано лишь богам и некоторым духам; а я — всего лишь человек.
Смуглое горбоносое лицо Аурангзеба заметно омрачилось. Темный гнев зашевелился во чреве владыки. Шлока оскорбил его, и уже не в первый раз. И прежде всего — тем, что не испытывал трепета. Хуже того, осмелился разговаривать с ним как с равным.
В тоне Аурангзеба появились вкрадчивы» ноты:
— Но не станешь же ты отрицать, что хорошо разбираешься в лошадях? Хотя бы на этот вопрос ответь мне — «да».
Шлока чуть пожал плечами:
— Что только обо мне не говорят! Я и сам Порой удивляюсь.
Ноздри Аурангзеба дрогнули. Он чуть приподнял руку, указывая на табун, выведенный на площадь для торгов:
— Выбери же мне коня! Мне нужен лучший конь… Самый лучший.
Шлока повернулся, оглянулся на табун. Мо-лошадей, неохватное взору. Как тут выбрать? Каждый конь может быть здесь лучшим, и каждый — оказаться лучше лучшего… Взгляд мудреца как будто взмыл над табуном, охватывая всех лошадей разом, а затем опустился, заскользил по мордам, крупам, ногам… Зрелище ласкало глаза, от такого тепло разливалось по груди. Век бы глядеть да не отрываться.
Но оторваться пришлось. Еще немного, и Шлока выдаст одну из самых сокровенных своих тайн. Сейчас он только смотрел на лошадей взором орла, которого мудрец уловил в сеть своих мыслей. Орла, парившего в поднебесье и видевшего все происходящее сверху, разом… Но еще немного — и Шлока сам забьет крыльями, оторвется от земли и полетит… Полетит на глазах у раджи Калимегдана.
И тогда за мудрецом начнется настоящая охота. Потому что иметь в своем подчинении мага-оборотня, да еще такого знающего, обладающего даром пророчествовать — мечта любого раджи. Свой дар Шлока скрывал даже от Авенира, владыки Патампура. Потому что даже Авенир, книгочей со слабым здоровьем, был раджой и, хуже того, — был человеком со всеми присущими людям слабостями. Никто из смертных не должен властвовать над Шлокой!
Шлока поскорее оставил орла и вновь повернулся к Аурангзебу. За эти мгновения страшное божество, которым представал властелин Калимегдана, не изменилось: все так же гневалось в душе, все так же неподвижно восседало на своем седалище, окруженное преданной свитой.
Нарочито небрежным жестом Шлока указал на избранную им лошадь:
— Вон тот жеребец — со звездой на лбу. Он — лучший.
И тотчас, не дожидаясь мановения руки великого раджи, двое пастухов метнулись к табуну, расчищая себе дорогу плетками. Лошади заметались из стороны в сторону, дико кося вытаращенными глазами. Взвивается и хлещет плетка, перед избранным конем растет пустота, а он еще не понял происходящего — переступает на месте, ржет тревожно, задрав хвост, готовый убегать. Миг — и аркан охватывает его шею, человечья рука хватает его за гриву. «Тише, тише, успокойся…» Не сразу человечий голос проникает в сознание коня, его слух еще наполнен дробным стуком копыт и ржанием собратьев; но вот конь укрощен и подведен к трону. Хорош…
— Вот конь, достойный великого раджи, под ногами которого дрожит земля, перед лицом которым падают стены и башни чужих городов, — отчетливо произнес Шлока, и непонятно было, к чему относится странная насмешка, вдруг почудившаяся Аурангзебу в тоне мудреца.
Не к тому ли, что на самом деле, по мысли Шлоки, царственный всадник не будет достоин такого коня?
Конан с интересом наблюдал за происходящим. В облике раджи ему постоянно чудилось нечто странное. И вдруг Конан понял: повелитель Калимегдана вовсе не вендиец, а туранец! Неизвестно каким образом, но туранец захватил власть в Калимегдане и постепенно начал завоевывать соседние княжества.
Такое иногда случается. Местная династия стареет и вырождается, все меньше появляется на свет дееспособных владык, которые в состоянии мудро и уверенно править своим народом. И тогда приходит пришелец. Чужаку довольно бывает протянуть руку, чтобы власть сама упала к нему в объятия, точно спелый плод, сорвавшийся с ветки.
Почти наверняка Аурангзеб был некогда наемником. Начальником стражи во дворце, полководцем… Может быть, даже простым офицером. Несколько удачных интриг — и он занял трон Калимегдана. А потом начались его завоевания.
Стоит попытать счастья здесь, на службе у выскочки. Такие люди не слишком жалуют местных и предпочитают одаривать своим доверием чужаков. Людей, которые не имели бы корней. Людей без связей. Людей, которые зависели бы только от нанимателя, от его милости и благорасположения.
…А казна у Аурангзеба наверняка богатейшая, Конан это просто кожей чувствовал…
