Конан насчитал двенадцать мулов и шесть пеших охранников — все были с луками и короткими мечами. По их снаряжению нельзя было сказать, какого они племени, — оружие такого сорта наемники могут приобрести на базарах в любом достаточно большом городе.
И одежда их не была нарядом какого-то конкретного племени, а в этой части гор это делало их врагом любым кочевникам.
Расстояние, на котором они находились, и их луки делали их противниками почти недосягаемыми. Лезть к ним вверх по склонам под дождем из стрел будет делом не быстрым и принесет смерть многим из тех, кто попытается это сделать, а кроме того, поднимет тревогу.
Конан подобрался, прижимаясь к скале, и медленно поднялся на ноги, невидимый сверху, но, надо надеяться, хорошо различимый снизу.
Он поднял руки, дав афгулам сигнал не двигаться и соблюдать тишину, когда из скал справа от него выскочил человек.
Он бросился на киммерийца с кинжалом в руке, и Конану пришлось защищать свою жизнь. Напавший был стройнее и ниже его, но оказался сильным и обладал ловкостью леопарда, что делало его опасным противником даже для такого могучего человека, как Конан.
Натиск атакующего отбросил Конана к скале, и варвар сильно стукнулся головой о камень. Из-за этого он замешкался, вытаскивая собственный клинок, так что напавший рубанул его по запястью, заставив выронить меч. Тогда Конан ударил кулаком по лицу противника или, по крайней мере, нацелился именно туда, но враг вильнул в сторону, и удар пришелся ему по плечу.
И все-таки этого оказалось достаточно, чтобы опрокинуть его на спину, но он снова вскочил на ноги, словно неваляшка. Бетина подошла было, чтобы вмешаться, но киммериец сделал ей знак отойти подальше. Он еще не решался кричать, хотя и боялся, что шум боя услышал бы даже глухой в том караване.
Нападавший наступил на клинок Конана и в то же время развернулся на одной ноге и ударил киммерийца в пах. Конан отшатнулся, принимая его на бедро, и, освободив свой меч, подхватил его с земли, что дало ему преимущество в дальности удара.
Но прежде чем киммериец смог снова нанести удар, негодяй бросился к Бетине.
— Дойран — вождь! — завопил он, и в воздухе сверкнул, опускаясь, кинжал.
Он так и не достиг Бетины, потому что девушка, упав, откатилась в сторону. Убийца все равно прикончил бы ее, если бы из груди его неожиданно не вырос другой кинжал. Убийца застыл. Его руки задрожали, изо рта хлынула кровь, и он повалился рядом с Бетиной.
Из-за скал вышел Фарад с мрачным выражением лица, держа за острие второй кинжал. Лицо у него стало еще мрачнее, когда он увидел неподвижно лежащую девушку.
А затем он застыл, когда Бетина вскочила на ноги, а Конан рассмеялся. Миг спустя лицо Фарада сделалось лицом задушенного, которому очень нравится, что его душат, так как Бетина обвила его руками и прильнула к нему так крепко, что ноги ее едва касались земли.
— Ты придумал все это нарочно, чтобы ослепить своим мастерством эту юную красавицу? — с усмешкой проворчал Конан.
У Фарада был такой вид, словно он получил оплеуху, и Бетина прожгла киммерийца гневным взглядом.
— Прости Конан, я не знала, что среди нас могут быть шпионы моего брата.
— А я думал, но не был уверен. — Фарад вновь обрел голос. — Если бы я просто заставил этого человека исчезнуть однажды ночью, то его соплеменники неправильно бы поняли меня. Поэтому я положился на свое умение следопыта, решив следовать за этим малым, пока он не учинит какое-нибудь злодейство.
— Пожалуй, не повредило бы, если бы ты следовал за ним, держась чуть поближе, — сказал Конан, поднимая окровавленное левое запястье. — Ты мог бы остановить его до того, как он напал на нас. Выше по склону шел караван, и если караванщики теперь не насторожились, то я — стигиец!
Фарад быстро попросил у своего вождя прощения и отправился посмотреть, что поделывает караван. Конана не особо удивило, когда афгул доложил, что караванщики рванули прочь достаточно быстро для того, чтоб пало, по меньшей мере, два мула. Они уже почти скрылись из виду на западе и не собирались сбавлять скорости.
— Оно и к лучшему, что им приказали гнать и не ввязываться в драки, — рассудил Конан. — сейчас свистели бы вокруг стрелы. Но тревогу-то они поднимут.
— Не следует ли мне подняться и поковыряться в сумках павших мулов? Их содержимое может нам что-нибудь сообщить.
— А кто сказал тебе, что охранники не оставили лучника для отстрела любопытных? Нам нельзя тебя потерять, Фарад. Ты нужен нам для того, чтобы помочь, если следующий убийца получше нацелит свою сталь.
Фарад и Бетина посмотрели друг на друга, а потом Фарад откашлялся.
— Мой вождь, а что если мы сделаем вид, будто этот удар достиг цели? Если они не увидят тебя живым после боя, то откуда им знать, что ты не погиб?
— Да, — добавила Бетина. — Мы можем притвориться, будто сильно скорбим по тебе, и для вида сложить кучу камней.
— Не возражаю, — сказал Конан, — лишь бы вы и впрямь не положили меня под них живым. Но я чую какую-то хитрость.
Фарад кивнул:
— Ты сам сказал, что тревога теперь поднята. Но если они подумают, будто мы потерпели поражение, впали в отчаяние, собираемся уносить ноги, то будут менее насторожены. Возможно, они даже спустятся напасть на нас.
— Фарад, — сказал Конан, — когда мы разделаемся со всеми Повелительницами Тумана и их долинами, то вернемся в Афгулистан. А там я поддержу тебя, когда будут выборы вождя твоего народа!
— Если есть охота, отправляйся в Афгулистан один, — отрезала Бетина. — Я не собираюсь сидеть на горе, как какая-то скальная обезьяна.
— Ты так говоришь об Афгулистане, когда твой народ бродит по пустыне от колодца к колодцу, не оставаясь под крышей и трех ночей в году?
— Все лучше, чем ждать, когда крыши рухнут на головы, когда…
К этому моменту Конан решил убраться подальше.
Пусть влюбленные ссорятся. Он надеялся, что они вскоре помирятся. Ему же ни к чему, чтобы они бились друг с другом на ножах.
Но почему, во имя всех богов, Бетина была с ним, если положила глаз на Фарада так же, как он на нее? Конан не сожалел о том, что ему больше не придется кувыркаться на траве с прекрасной молодой женщиной, но кровная вражда иной раз разгоралась и из-за меньшего.
К счастью, этот афгул был опытным воином и достаточно взрослым, чтобы быть для Бетины более мудрым мужем, и он был в состоянии напоминать ей, что она — женщина в любое время, когда пожелает. Она могла бы сделать и худший выбор. И сделала бы его, если бы нацелилась исключительно на киммерийца.
И все равно, во всем происходящем было весьма мало смысла, если не принимать за истину то, что пути женщин едва ли предсказуемей, чем пути богов. Но, по крайней мере, женщины были людьми, и некоторые жрецы утверждали, будто понимают их…
