В воздухе царила тишина. Золотистые лучи скользили по стенам высоких сводов, по колоннам и аркам Дома, названия которого Эл не знал, как не знал он и собственного имени. Прозвищем его однажды одарил управляющий.
– «Эл» значит «хилый», – надменно сказал Гиссий. – Буду звать тебя Эл.
Так и повелось.
Сражаясь с дрёмой, Эл шёл вдоль южной стены, но вдруг его чуткий слух уловил странный шум, доносившийся из опочивален, где обычно пребывают знатные гости. Но гостей в Доме не было – это юноша знал наверняка. «Если в покои прокрался вор, – подумал Эл, – а я пройду мимо, прощайте пир, танцы и ритуал подношений. Высекут или, чего хуже, бросят гнить в бараках, как раньше».
Свернув с намеченного пути, Эл нырнул в тень просторного коридора. Шум усилился и теперь уже явно напоминал воровскую возню. Чутьё подсказывало юноше, что вор мог быть не один. Собравшись с духом, Эл вбежал в покои и…
Кувшин с грохотом разбился о гранитный пол. Юноша вскрикнул от ужаса, закрыл глаза и тут же пал ниц.
– Простите меня, госпожа… Я не… Я думал, тут воры…
Изиль оттолкнула любовника, не проронив ни слова. В чёрных глазах её вспыхнула ярость. Не скрывая наготы, она поднялась с постели и приказала рабу заткнуться.
– Что это за мерзость, Гиссий? – Изиль гневно взглянула на мужчину. – Почему в моих покоях раб?
– Пустяки, сейчас всё улажу!
Гиссий схватил подсвечник и занёс руку, чтобы пробить юноше голову.
– Стой! – Изиль бросила короткий жест, и мужчина замер. – Сегодня Алая Заря. Нельзя убивать. Богиня смотрит.
– Простите меня, госпожа, – снова проскулил Эл. – Я ничего не скажу, я буду молчать.
– Так и быть, – Изиль поправила волосы, – сохраню тебе жизнь. А теперь встань!
Эл сгрёб осколки и поднялся, дрожа как осиновый лист.
Хозяйка Дома помолчала немного, а потом сказала:
– Чтобы искупить вину предо мною и пред Богиней, ты должен будешь кое-что сделать. А что именно, я скажу, когда начнутся танцы в честь Великой Матери. Подойдёшь ко мне, когда жрецы трижды протрубят в рог.
– Да, госпожа! Конечно, госпожа!
Эл поклонился и выбежал в коридор.
В груди его бешено билось сердце. Эл не заметил, как очутился на складе. Отдышавшись и утерев слёзы, он аккуратно сложил осколки в корзину, что стояла у дверей. Водрузив на спину мешок с солью, Эл медленно побрёл в купальни. Он проклинал себя за то, что разбил кувшин и что прогневил хозяйку.
– Госпожа хорошая, – повторял юноша как молитву. – Госпожа умеет прощать.
Целый день рабы украшали Дом к торжеству. Эл помогал в саду и на кухне, а управляющий шнырял повсюду, свирепый и злой, словно ильтрийский вепрь, раздавал удары хлыстом и несчётные указания. Работа кипела.
Когда яства наконец приготовили и вынесли на трапезный стол, рабам позволили совершить омовение в реке Ио, чьи тихие воды, как говорят жрецы, некогда благословила сама Богиня Энну.
По традиции хозяин впустил в Дом гостей, когда зажглась первая звезда, имя которой Эл тоже не знал, но всегда любовался ею, столь яркой, чистой и высокой. Процессия людей, наряжённых в алые одежды, двинулась от врат к главной зале. Воздух гудел от музыки и радостных голосов толпы. Первыми ступали жрецы в белоснежных тогах. Затем шли приглашённые горожане, а уже за ними брели рабы в холщовых туниках.
Вскоре заря обагрила небо, и в рог протрубили первый раз. Музыка стихла. Верховный жрец возложил дары к изголовью стола, где гордо восседали хозяин с хозяйкой: золотую чашу, до краёв наполненную зерном, серп, украшенный рубинами, и амфору красного вина. Жрец благословил Дом и всех его жителей на ещё один год благополучия и процветания.
Рог протрубил второй раз, и гости приступили к трапезе. Зазвучали арфы, протяжно запели гобои и флейты.
Рабы сидели за отдельным столом. Из яств им полагались только вода и хлеб, но они улыбались, смеялись и пели так же, как их высокородные господа. Под Алой Зарёй всех объединяла вера в милостивую Энну, что принесла миру жизнь и свет.
Рог протрубил третий раз, и арфу тут же сменили барабаны. Музыка позвала гостей, и те пустились в пляс, словно дикое племя, двигаясь и дыша в такт мотивам простым и древним, как сам Эйос.
В груди Эла что-то сжалось, но, отбросив сомнения и страх, он пошёл к Изиль, потому что так того хотела она – его госпожа и его Богиня.
Заметив раба, хозяйка хищно улыбнулась и кивнула, позволив Элу подойти ближе.
– Как мне загладить свою вину? – тихо спросил юноша, и голос его утонул в бесновавшейся музыке.
Изиль всё поняла, но попросила раба шепнуть ей этот вопрос на ухо. Эл сделал, что было велено, и вся зала увидела, как безродный раб склонился над своей госпожой.
Лицо Изиль скривилось от притворного омерзения. Она вскочила из-за стола и закричала так яростно, что танцевавшие вблизи гости застыли от ужаса:
– Да как ты, грязный раб, смеешь осквернять этот праздник своими речами?! – Изиль выждала паузу, убедившись, что все смотрят, а музыка стихла. – Как смеешь ты проклинать Энну в свете закатного солнца?!
Волна недовольства эхом прокатилась по стенам залы. Ложь осталась незамеченной.
– Простите, госпожа! – умолял раб, пав на колени и сжавшись от стыда и страха. – Я не хотел… Я буду молчать… Обещаю… Простите…
– О да, ни единого слова впредь не сорвётся с твоих гнилостных уст!
Изиль схватила серп. Резким ударом она рассекла юноше щёку, а после приказала Гиссию увести раба в бараки и вырвать ему язык.
Алая кровь зари утопала в медленно черневшем море. Воля Изиль свершилась – невиновного наказали, и милосердная Энну была тому свидетелем. Но отчего-то Она не вмешалась. Не воспрепятствовала злу. Богиня осталась безмолвной.
Безрогий
Огромные деревья заслоняли кронами небо. Корни и ветви были повсюду. Зелёное, тихое царство Эльтриса. Прохладное, величавое, древнее…
В сумраке, разлитом меж стволов, беззвучно мерцали светлячки. Золотистая их река медленно текла по воздуху. Разделяясь на множество рукавов, она то гасла, то вспыхивала, а ветер увлекал её поток на запад. Туда, где готовилось ко сну огненное сердце мира.
У ручья, серебрившегося во мхах, стояли двое. Не люди и не звери – виртара. «Дети леса, полудухи и оборотни», – так их однажды прозвали народы, поселившиеся рядом с Эльтрисом. Из густых смоляно-чёрных волос виртара росли рога, похожие на оленьи. Тела были поджары и наги и лишь снизу прикрыты набедренными повязками.
– Ты верно учуял след, Ио? – спросил тот, что был старше. – Я слушаю лес, но он молчит. Корни дремлют. Ничто не нарушено. Разве люди так могут?
– Похоже, что научились, – ответил молодой виртара. – В деревне ты единственный, кто мне верит, Эрух. Так прошу, отбрось ненужные сомнения!
– Хорошо, как скажешь… Но в этом обличии я дальше не пойду.
– Земной тропой или тропами воздуха? – привычно отозвался Ио.
– Земной.
Эрух прыгнул через ручей и мягко опустился на мох четырьмя звериными лапами. Жёлтые глаза хищно сверкнули в сторону второго виртара. В раскрывшейся пасти показались клыки.
– Давно же ты не превращался в рысь, мой друг! А ведь здорово вышло, почти как раньше. Хотя зим десять тому назад у тебя получалось лучше.
Перепрыгнув тонкую струю воды, Ио стал волком и рванул в лесную чащу со всей прыти. Эрух не отставал, но держался на почтительном расстоянии. Всё же виртара в облике зверя – не совсем виртара. Как и человек на охоте – не совсем человек.
Когда деревья обмельчали и расступились, а лес задышал ночными туманами, две бесшумные тени остановились у реки, что зовётся Элэ. Они прятались от лунного света и долго вслушивались в говорливый пенистый поток, спускавшийся с горы духов.
– Ничего не понимаю, – прошептал Эрух, вернувшись в первозданный облик, – людьми совсем не пахнет. И вообще, дальше идти опасно. Тут правит Великая Сова. Попадись мы ей в когти…
