был помнить:
Атлас, Сьюзи, Фагус, Элейн. Я знала, что он нас слышит, но реакции не было никакой. Он не смотрел на нас – он смотрел на цепи, которыми был прикован. Попробовал вызвать энергию вихря, но сенсоры тут же погасили ее.
Судя по описаниям, Бэйл все еще был в первой фазе. И… это был не Бэйл. Но с нашей стороны было бы несправедливым требовать от него чего-то такого, что он не в состоянии был сделать сейчас. Его кормили наркотиком более четырех месяцев. Канто четко объяснила нам, что Scope сделал с его разумом. И я… я не осмеливалась спросить себя, станет ли он вообще когда-нибудь самим собой.
Через несколько часов мы все собрались в большом конференц-зале, который находился на верхнем этаже Дерева собраний Санктума.
Жулиана Канто уже сидела за одним из металлических столов. Сначала я выступала против ее присутствия. Потому что поняла одну вещь: Жулиана Канто ненавидела мутантов. И каждый раз, когда она бросала на моих друзей неодобрительный взгляд, мне хотелось накричать на нее. Люди Ариссы – мутанты – спасли ей жизнь. А Канто относилась к ним как к грязи на подошве своих сапог.
Но все-таки я понимала, что теперь мы не сможем обойтись без знаний Канто о скопамине. Она была единственной из членов кураториума, кто использовал Scope во время допросов, а потом она отслеживала процесс отвыкания. Это не делало ее более симпатичной, но это означало, что мы вынуждены были обратиться к ней, как бы я к этому ни относилась.
– Есть несколько многообещающих стимуляторов, которые мы могли бы попробовать, – предложила Канто, когда Гилберт кратко рассказал о реакциях Бэйла. Она поправила очки на носу. – Что-то, что сделает его разговорчивым и…
Робур яростно замотал головой:
– Ни в коем случае! Я даже представить боюсь, какую реакцию это вызовет в совокупности со Scope. Нам нужно осторожно довести Бэлиена до третьей фазы, чтобы у него был шанс выжить в ней. Тут нужны спокойствие, знакомая обстановка и…
– Прежде всего мы должны заставить его говорить, – вырвалось у Канто. – Я полагаю, получить от него правильную информацию будет сложно. Хоторн, скорее всего, заблокировал в нем все, что могло бы нам помочь. – Она взглянула на Гилберта. – Scope штука грязная, и исследования по очищению вообще редко проводились. Есть области, которые Бэлиен Треверс, возможно, вообще никогда не вспомнит. И если это важные для нас области, то его освобождение было совершенно бесполезным.
Бесполезным! Мои руки вцепились в подлокотники стула, и я почувствовала жужжание на кончиках пальцев.
Гилберт тут же положил свою руку на мою и молча покачал головой. Я откинулась на спинку стула и сделала глубокий вдох, хотя это далось мне с трудом.
– Попробуем обойтись без стимуляторов, – твердо сказал он. – Но у нас мало времени.
– Позвольте мне попробовать, – подала голос я. – Однажды у меня уже получилось достучаться до него.
– Элейн, – мягко произнес Гилберт. – Ты не должна ввязываться в это. У нас есть опытные люди, которые занимаются допросами…
– Нет, – уверенно сказала я. – Я ваш лучший шанс. И вы точно это знаете.
Я собрала волосы в хвост и посмотрела на себя в зеркало. Кровоподтеки и синяки все еще были видны, но благодаря целебным мазям я чувствовала себя сносно. Даже ребра почти не болели.
Пока я шла в комнату, где находился бокс, я проговаривала про себя вопросы, список которых дал Гилберт.
Насколько велика армия Аэолуса?
Где он хранит свои нулевые сенсоры?
Есть ли у воздушного города слабые места?
И что там с новым оружием?
Гилберт считал, что Бэйл будет реагировать на имя Аэолус, а не Хоторн. Однако я не была так уверена в этом.
В бокс к Бэйлу я пойду одна. Это было моим единственным условием. Никаких камер слежения, никакой «группы поддержки» извне, никаких подсказок по громкой связи – либо я буду делать все по-своему, либо не буду делать вообще.
Гилберт посмотрел на меня так, будто хотел выдвинуть сотню возражений, но ограничился быстрым кивком и сказал, что на внутренней консоли рядом с входом есть аварийная кнопка на случай, если мне понадобится помощь.
То, что я увидела, заставило меня остановиться. Они посадили Бэйла на стул, прикрученный к полу, и сковали наручниками руки и ноги.
– Никакого риска, – напутствовал Гилберт. – Неважно, что он скажет или сделает, ты в абсолютной безопасности.
Но Бэйл вообще ничего не говорил и не делал. Не знаю, заметил ли он меня. Его тело было напряжено, голова опущена вниз. Только грудь поднималась и опускалась.
Он определенно находился в первой фазе.
Но если это был тот Бэйл, с которым я дралась в Новом Лондоне, то я задавалась вопросом: почему он не смотрит на меня с той же ненавистью, как в туннеле метро? Почему он вообще не смотрит на меня? Возможно, это была его тактика. Возможно, он решил, что будет лучше демонстрировать равнодушие.
Медленно, чтобы не напугать его, я открыла дверь, вошла и села на стул, поставленный напротив него. Некоторое время я молчала, позволяя ему привыкнуть к моему присутствию. Затем произнесла:
– Привет, Бэйл.
Он игнорировал меня, сидел как статуя.
– Как у тебя дела?
Едва эти слова сорвались с губ, я тут же захотела вернуть их обратно. Что за дурацкий вопрос? А как у него должны идти сейчас дела?
– Ты знаешь, кто я?
Никакого ответа. Никакого движения. Ничего.
Несколько минут я сидела перед ним в полной тишине, слышалось только наше дыхание.
– Они хотят, чтобы я заставила тебя говорить, – сказала я и откинулась на спинку стула. – О Хоторне. И о Скай-Сити. Но пока препарат находится в твоей крови, ты все равно ничего не скажешь, так? Робур считает, что действие наркотика закончится не раньше завтрашнего дня.
Я не рассчитывала на какую-то реакцию. Но руки Бэйла напряглись, а пальцы сжались в кулаки.
– Ты бегун во времени, – сказал он хриплым голосом, продолжая смотреть в пол.
Я кивнула, хотела ответить, но он продолжил:
– Почему они прислали именно тебя? Они думают, что это впечатлит меня?
– Нет, я сама напросилась. – Я попыталась сохранять спокойствие. – К тебе могли бы прийти врачи, которые ввели бы еще что-нибудь, и… я подумала, что даже если ты ничего не скажешь, то я хотя бы могу побыть немного с тобой.
Бэйл фыркнул. Но не так, как он обычно это делал – слегка насмешливо и нервно, а скорее с отвращением. И он все еще не смотрел на меня.
– Он говорил мне, что твои чувства – это твоя слабость. Вижу,
