Словом, всплыв на поверхность, громадная плита сразу начинает раскачиваться. Поддерживающие ее газы и испарения выходят громадными пузырями то с одной, то с другой стороны. В результате плита погружается в воду, и медленный периодический процесс повторяется сызнова.
Короче говоря, по крену Фафхрд понял, что Зыбучие земли вскоре опять погрузятся в море. Крен увеличился до такой степени, что ему пришлось немного натянуть правый повод, чтобы удержать кобылу на дороге. Оглянувшись через правое плечо, он увидел, что четыре черных всадника тоже прибавили ходу и скачут даже чуть быстрее, чем он сам.
Переведя взгляд на столь дорогую его сердцу и желанную Соленую топь, Фафхрд вдруг увидел, как совсем рядом с ним воды Внутреннего моря взвились в воздух каскадом серых пенистых гейзеров – первый выброс газов, – а Восточное море заплескалось у самой дороги.
Затем скальная плита под ним начала медленно крениться в другую сторону, и вскоре ему пришлось натягивать уже левый повод, чтобы не дать лошади сойти с дороги. Северянин радовался, что кобыла под ним – мингольская, приученная не обращать внимания на любые необычные явления природы, включая и землетрясения.
Теперь уже спокойные воды Восточного моря взорвались длинной и грязной стеной пенящегося газа, а волны Внутреннего моря разбивались чуть ли не под копытами лошади.
Но до топи уже было совсем рукой подать. Фафхрд мог различить отдельные колючие деревья, кактусы и пучки исполинской морской травы, которые четко вырисовывались на фоне уже совершенно обескровленного неба на западе. Через несколько мгновений он разглядел и прямую черную полосу: это – хвала Иссеку! – была насыпная дорога.
Из-под железных подков лошади вылетали снопы белых искр. Животное дышало сипло и часто.
Но тут в пейзаже начали происходить тревожные, хотя и едва заметные изменения. Почти неразличимо для глаза вся Великая Соленая топь стала подниматься.
Это означало, что Зыбучие земли начали опять медленно погружаться в воду.
С обеих сторон, с севера и с юга, к Фафхрду подступали серые стены – бушующие пенистые воды Внутреннего и Восточного морей ринулись на громадную каменную плиту, которая лишилась поддерживавшего ее газового пузыря.
Внезапно перед Фафхрдом вырос черный уступ примерно в ярд высотой. Низко пригнувшись в седле, северянин дал кобыле шенкеля; в мощном прыжке преодолев высоту, она приземлилась на твердую почву и без малейшей задержки поскакала дальше – с той лишь разницей, что теперь ее копыта не гремели по камню, а мягко стучали по плотно утрамбованному гравию насыпной дороги.
Грозный гул позади нарастал, внезапно раздался оглушительный взрыв. Фафхрд оглянулся и увидел чудовищную круговерть воды, но уже не серой, а призрачно-белой в слабом свете, лившемся с запада: прямо над дорогой столкнулись волны Внутреннего моря с валами Восточного.
Северянин уже собрался было отвернуться от этого жуткого зрелища и чуть придержать кобылу, когда из бело-серого водоворота вынырнул сперва один черный всадник, за ним другой, потом третий. Четвертого не было, – по-видимому, он сгинул в пучине. При мысли о том, какой прыжок пришлось совершить трем вороным лошадям и их всадникам, волосы на затылке у Фафхрда встали дыбом, и он, чертыхаясь, принялся понукать свою мингольскую кобылу, прекрасно зная, что к нежному обращению она не приучена.
Когда тени удлинились до бесконечности, а солнечный диск сделался темно-оранжевым, Ланкмар начал готовиться еще к одной ночи ужаса. Жители города не клюнули на то, что свирепых крыс на улицах стало меньше: чувствуя наэлектризованное затишье перед бурей, они, как и в прошлую ночь, баррикадировались в верхних этажах своих домов. Солдаты и стражи порядка, в зависимости от индивидуальных особенностей характера, удовлетворенно ухмылялись или ворчали на глупость начальства, когда узнали, что за час до полуночи им следует собраться в южных казармах, где перед ними выступит Олегний Мингологубец, который славился своими длиннейшими, нуднейшими и слюнявейшими речами, как ни один главнокомандующий за всю историю Невона, не говоря уж о том, что от него по-стариковски воняло кислятиной.
Слинур приказал всю ночь жечь огни на борту «Каракатицы» и велел заступить на вахту всей команде. Черный же котенок, оставив «воронье гнездо», прогуливался по поручням со стороны причала, время от времени тревожно мяукал и вглядывался в темные улицы, словно охваченный искушением и страхом одновременно.
Глипкерио на какое-то время успокоился, наблюдая за Ритой, которую подвергли изощренным истязаниям, в большей степени душевным, нежели физическим, а также многочасовому допросу умелых инквизиторов, поставивших своей целью выбить из нее признание, что Мышелов является крысиным вождем – его уменьшение до размера крысы доказывало это со всей очевидностью, – а также заставить девушку выдать всю информацию касательно его магических методов и уловок. Девушка буквально заворожила Глипкерио – так живо и неутомимо реагировала она на угрозы, издевательства и сравнительно легкие пытки.
Однако через какое-то время ему наскучило и это, и он велел подать себе легкий ужин на залитый красным солнечным светом балкон Голубой палаты, рядом с медным желобом, подле которого стоял серый веретенообразный снаряд, который монарх время от времени для пущего утешения нежно поглаживал рукой. Что ж, Хисвину он не солгал, самодовольно убеждал себя Глипкерио, у него и впрямь есть секретное оружие, хотя и предназначенное не для нападения, а как раз наоборот. Только бы не пришлось им воспользоваться! Хисвин пообещал, что в полночь произнесет заклинание против распоясавшихся крыс, а ведь до сих пор у Хисвина дела шли отлично – разве не спас он от крыс караван с зерном? – да и его дочь вместе со своей служанкой умели успокоить Глипкерио, и, что удивительно, никого при этом не отхаживали кнутом. Он ведь своими глазами видел, как Хисвин умерщвил заклинанием крыс, и со своей стороны сдержал слово: в полночь все солдаты и стражи порядка будут слушать в южных казармах этого утомительного Олегния Мингологубца. Все, что от него требовалось, он сделал, убеждал себя Глипкерио, Хисвин выполнит свое обещание, и в полночь со всеми бедами и неприятностями будет покончено.
Но полночь наступит еще так не скоро! Монарха-орясину в черной тоге и венке из фиолетовых анютиных глазок опять охватила скука, и он с тоской вернулся мыслями к кнутам и Рите. Все у него не как у людей: сюзерену, отягощенному административными и прочими государственными заботами, даже не выделить времени на непритязательные хобби и невинные развлечения.
Тем временем инквизиторы закончили на сегодня с Ритой и оставили ее на попечение Саманды, которая то и дело принималась описывать девушке, каким умопомрачительным поркам и прочим истязаниям она ее предаст, когда эти хлюпики-инквизиторы завершат свою работу. Истерзанная
