с чесноком курицы.
– Сержант говорит, что к вам пришли, но пускать не решается.
– Кто пришел?
– Купчишка.
– В шею его, – лаконично бросил Волков.
– Так мы и хотели, но купчишка орет, что он ваш, что ему очень до вас надо.
– Очень?
– Очень. – Солдат кивнул. – Морда у него в кровь бита.
– Морда в кровь? Имя как его?
– Кажись… – Солдат задумался. – Гельмандис, что ли?
– Может, Гевельдас? – предположил кавалер.
– Да, точно, господин! Так он и назвался.
– Пусть проходит, – распорядился Волков.
Да, морда у купца была бита. И били, кажется, от души, крепко били. Нос распух, был сломан, вся одежда спереди в бурых потеках, рукава, как вытирался, тоже. Шапки нет, на лбу огромная красная шишка, назавтра станет багровой или синей, левая скула отекла, рассечена. Нет, его били не кулаками, палками били.
– Господин, – запричитал купец, – господин, что мне делать, что делать?
Волков поморщился, встал из-за стола.
– Господа, идите к кавалеристам, я скоро буду.
Брюнхвальд и Гренер обещали после обеда сразу отправиться в эскадрон.
Кавалер взял купца за локоть, хотел отвести его в сторону, а тот завыл вдруг от боли.
– Чего ты?
– Рука! – взвыл купец. – Палками били, а я закрывался, и все по рукам, по рукам попадало.
– Купчишки били?
– Они. На пристани меня поймали и сюда вели, чтобы я у вас узнал, когда деньги вы им отдадите.
– Подлецы, собаки, били за то, что я деньги не отдаю?
– За то, что я ручался за векселя ваши, говорил, что вам верить можно. – Гевельдас захныкал. – Зачем только я с вами связался? Всю дорогу, пока шли, они меня били.
Волкову тут смешно стало, но сдерживал смех, старался оставаться серьезным.
– Будет, будет тебе. Ишь ведь, купчишки люди мирные, а вон как за свое серебро готовы свирепствовать. А ты не плачь, говорю.
– Да как же не плакать, когда они грозились, если деньги им не верну за все векселя, и дом мне спалить.
– Не посмеют, то дело подсудное.
– Грозились баржи мои забрать, склад мой сжечь.
– Говорю же, не посмеют.
– Убить грозились.
– Не допущу.
– Да как вы не допустите, если вы тут, а я там. – Купец махал рукой и тут же морщился от боли. – Больно-то как, не сломали ли они мне кости?
– Пока ты мне нужен – не допущу.
Волков потрогал его руку. Хоть купец и снова заорал, но кости в руке не сломаны.
– Не допустите, а брань тоже не допустите? Они еще… бранились подло.
– Что говорили?
– Говорили, что хуже жида только жид-выкрест.
– Кто тебе еще такое скажет, так ты в ответ говори, что напишешь донос на него в святую инквизицию, а тому горлопану святые отцы уже разъяснят, кто лучше, а кто хуже. И так разъяснят, что мало ему не будет.
Гевельдас на мгновение даже перестал причитать, такая мысль ему, кажется, понравилась. Но, вспомнив свою главную беду, снова начал:
– А что же мне с купцами, с векселями делать? Они ведь и вправду меня убить могут. Деньги-то вы немалые у них взяли.
– Денег я у них не брал, пусть не брешут, – напомнил ему кавалер, – брал товары по ценам завышенным. Так что пусть терпят.
– Терпят? Терпеть они не станут, вас они тронуть не могут, так на мне отыграются, – причитал Гевельдас.
– Хватит скулить и послушай меня.
– Да-да, слушаю.
– Сейчас ты пойдешь к ним…
– Нет, не пойду, убьют! – захныкал купец.
– Сейчас ты пойдешь к ним, – повышая голос, продолжал кавалер, – соберешь их всех и перепишешь все долги. И по векселям, и по распискам.
– И что, вы их оплатите?
– А потом уже скажешь, что поедешь с прошением к архиепископу.
Гевельдас, который в начале речи Волкова стал было надеяться на благоприятный исход, снова запричитал:
– Какой еще архиепископ? К чему это все?
– Слушай меня внимательно, дурень. – Волков уже начинал злиться из-за нытья купца. – Перепишешь всех купцов, кому я должен денег, учтешь все векселя и расписки, составишь жалобу.
– Так на кого же? На кого мне жаловаться? – не понимал Гевельдас.
– На меня, дурак, на меня! Поедешь в Ланн к архиепископу депутатом от купцов Фринланда. Жаловаться будешь на меня.
Купец кривился, он снова готов был разрыдаться.
– Да разве ж меня пустят к архиепископу, может, мне месяц у него в приемной сидеть придется.
– Не придется тебе там сидеть, я тебе письмо дам, так тебя он сразу примет, – пообещал кавалер.
Купец Гевельдас был не на шутку озадачен, он смотрел на Волкова и думал изо всех сил.
– Ну, чего ты окостенел-то? – спросил у него кавалер.
– Не пойму я ничего, – признался купец. – Просите вы, чтобы я на вас жалобу к архиепископу отвез, да еще и обещаете письмо такое дать, чтобы к его высокопреосвященству по письму вашему меня, жалобщика, сразу и впустили.
– Именно об этом тебе и говорю. Отвези на меня жалобу курфюрсту Ланна и напиши в ней, что все купцы Фринланда заступничества его ищут.
– Не понимаю я ничего.
– Тебе, болвану, ничего понимать и не нужно, – уже почти кричал Волков, – тебе нужно к курфюрсту Ланна жалобу от купцов Фринланда отвезти! А как только ты привезешь от его высокопреосвященства письмо, что обещает он купцам в деле том свое содействие, так деньги я сразу им и верну. Понял?
– А… – сказал Гевельдас. – Теперь понял.
Но по виду его кавалер догадывался, что ничего он не понимает, впрочем, понимание этого человека и не требовалось.
– Главное, что тебе нужно помнить, так это то, что язык свой ты должен держать за зубами, – напомнил кавалер.
– Господи, зачем ты мой путь связал с этим неспокойным человеком? – снова захныкал Гевельдас.
– Иди и делай что велено. Как будет готово прошение, приходи, я дам тебе письмо к архиепископу. И помни, если сделаешь все, как велю, ты не пожалеешь, что встретил меня.
– Я уже жалею, разве вы не видите? – хныкал купец. – Меня сейчас снова станут бить.
– Не будут, ты идешь к ним с делом.
– А должен – с деньгами. Господи, за что?
– И помни про язык, дурень, о нашем деле никто не должен знать.
– Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани.
Волков еще не покончил с делом купеческим, еще наставлял избитого Гевельдаса, пришедшего за письмом к архиепископу, когда доложили, что прибыл гонец из Малена.
– Пропустить, – коротко велел кавалер.
Он был спокоен и холоден. Он знал, что если это не гонец от родственника Кёршнера, то сегодня вечером придется поднимать людей в поход.
Кавалер отправил в Ланн к архиепископу купца Гевельдаса, похлопал его по плечу и, благословив,
