пытается отыскать Ренэйст его взглядом, пусть и безуспешно. Он в Доме Солнца, и кажется ей, что куда счастливее он сейчас, чем она. Словно бы мрак сгущается только сильнее с тех пор, как достигли они Чертога Зимы.
Кюна уже здесь, занимает свой трон, и в глазах ее даже через расстояние видит Ренэйст тревогу. Йорунн устала, груз правления давит ей на плечи. Когда супруг ее был жив, подобные вопросы конунг решал исключительно лично, не подпуская к ним жену. Теперь же, оставшись в одиночестве, должна она волочить за собой этот груз, пока не передаст его следующему правителю. И сейчас, на этом собрании, все должно решиться.
Хакон кладет ладонь на лопатки Ренэйст, придерживая нежно, но оберегая возлюбленную от прикосновений других людей. Они останавливаются подле Олафа ярла и его сыновей. Ньял улыбается, глядя ей в глаза, и Ренэйст приветствует его и Ингве кивком головы. Первенец ярла кажется ей напряженным и скованным, словно бы бледным. Ингве не отличается тем же диким нравом, что и Ньял, но все же таким тихим быть на него совсем не похоже.
Да и сам Олаф, что уж там, молчалив необычно. Смотрит он на Ренэйст один лишь раз, а следом за тем словно бы теряет к ней интерес. Ренэйст хмурится, а после смотрит на свою мать, ожидая, что она скажет. Убедившись в том, что все, кто должен был, пришли, Йорунн встает с трона и подходит ближе к постаменту, вновь складывая руки перед собой.
Защищается. Старается казаться царственнее, чем она есть на самом деле.
Позади матери замечает вдруг Ренэйст черноволосую девушку, кажущуюся немногим старше, чем она сама. Быть может, она одной зимы с Витарром, но разница между ними не столь уж велика. Облаченная в черные обноски, испачканная сажей, она Ренэйст совершенно незнакома, но словно из-под толщи воды всплывают слова брата, сказанные во время разговора после ее испытания.
Он сказал, что старуха не единственная вельва.
Молодая вельва держит посох, который видела до этого Ренэйст в руках старухи. Значит, все правда, и теперь ожидают они знамения, которое должно предрешить их судьбы.
Черные глаза вельвы вдруг впиваются в нее, и Ренэйст вздрагивает невольно, силясь выдержать этот взгляд. Та изучает ее, силится заглянуть в самые глубины души. Да ведь и без того ей должно быть все ведомо, разве нет? Белолунная смотрит на нее, глаз не отводит и ждет, что же та сделает. Но вельва молчит, лишь отворачивается и глядит на кюну, начавшую свою речь.
– Вновь могучие своды Великого Чертога приветствуют нас, – говорит она, и дрожь в ее голосе, даже пожелав, нельзя не услышать, – и для того есть свои причины. Вельва, своей мудростью защищающая Чертог Зимы, погибла. Преемница ее пришла, чтобы занять место, положенное ей по праву.
Не говорит она ни о знамении, ни о том, что следует ждать им перемен. Все это предрассудки, и смуту создавать кюна не может. Но есть те, кто воспользоваться спешит произошедшим в своих интересах. Вот и сейчас слышит Ренэйст знакомый голос, от которого кровь закипает в жилах:
– Верно, молодая вельва свое место занять должна. Только вот ее место другой вельве предназначено, – выходит вперед Исгерд ярл, и взгляды собравшихся в Чертоге воинов прикованы к ней лишь одной; слишком большую власть обрела она за время отсутствия истинного правителя. – Да только конунг дать добро может на то, чтобы вельва себе преемницу выбрала.
Гам вновь становится невозможно громким. Исгерд права, лишь конунг в силах решать такой вопрос – или ярл, если дело касается не Чертога Зимы. Однако только вот сейчас среди них нет того, кто имеет право принимать такие решения, а это значит, что до момента, пока они не решатся избрать кого-то своим правителем, вельва не сможет уйти.
Но даже не это важно. Важно то, что для Исгерд это лишь новое оружие, которым воспользуется она, чтобы повернуть происходящее в нужное ей русло. Поморщившись, смотрит Белолунная на нее, хмурится, завидев довольную улыбку, застывшую на чужих устах.
Она упивается этим.
– Все так, – кюна поднимает вверх руки, призывая людей к терпению, и голос ее тонет в этом гаме. – И сегодня должны мы решить этот вопрос раз и навсегда. Никто не выйдет из Великого Чертога до тех пор, пока в едином своем решении не выберем мы того, кто поведет нас за собой. На прошлом собрании пожелали вы, чтобы другой род предложил своего кандидата на трон, поскольку Хакон от него отказался. Кого же вы выбрали?
Хакон отказался от трона потому, что без Ренэйст он ему не нужен. Медведь накрывает ладонями ее плечи, и, показывая, что она рядом, Ренэйст накрывает его руку своей, сжимая трепетно. Если она займет трон отца, то ему придется принять это. Стать тем, кем, возможно, он бы не хотел становиться. Ренэйст и сама не уверена в том, что желает венчать себя царственным венцом, но, коль другого выбора не будет, ни за что не отдаст свой народ кому-то, кто хоть отдаленно на Исгерд ярл будет похож.
Когда вперед выходит Олаф ярл, не удается ей сдержать своего изумления. Люди вокруг них замолкают, а это значит, что правитель Звездного Холма ото всех них говорить будет. Они обсуждали это и пришли к решению, которое поддержало большинство. Все никак не может поверить она в то, что люди эти могут настолько против Виттара быть. Быть может, это страх говорит в них? Ведь знают они его лишь в том ключе, в котором с самого детства о нем говорили.
Братоубийца. Завистник. Позор рода.
Ни одно из этих определений не подходит ему, все они далеки от правды. Если бы только они дали ему шанс, то и сами об этом знали бы. Может, и сама Ренэйст недостаточно хорошо его знает, да только в них течет одна кровь, а это что-то да значит.
– Держав совет, – начинает Олаф, и голос его в повисшей тишине сотрясает колонны, на которых держится свод Великого Чертога, – приняли мы решение, что Ингве Олафсон, наследник Звездного Холма, достоин стать новым конунгом.
Кто-то восклицает радостно, кричит имя Ингве и призывает его держать ответ. Другие смотрят на него с неприязнью, кричат о том, чтобы вернулся он в родные края и никогда больше не появлялся пред ними. Требуют, чтобы Витарр занял место отца и распри прекратились. Сам Ингве бледен, Ренэйст видит, как дрожат его губы, а хватка Хакона на ее плече становится только сильнее. Жестом этим призывает он ее к спокойствию, да только есть ли в этом толк, если сердце вот-вот пробьет грудину и рухнет на пол, под ноги бушующей
