А я в недоумении смотрел на ее удаляющуюся фигурку, натужно соображая…
Погодите-ка. Получается… Эта кошка меня обманула?..
В чем такая глобальная разница между ее пребыванием здесь, в школе, и ее пребыванием на кухне у Яна в кабаке? Ведь очевидно, что там он ее будет прятать точно так же, как здесь. Так зачем ей вдруг срочно потребовался хозяин?
Или какая-то разница все-таки есть, и она сказала правду?
Я еще долго курил на крыльце, переваривая события этого утра. Благо, халявных папирос теперь было завались.
Кошки, блин.
Поди догадайся, что там у них на уме.
Между тем школа, которая обычно в это время уже во всю просыпалась, до сих пор находилась в сонном оцепенении.
Что же теперь будет?..
Ян сказал, что теперь придется зарабатывать королевские награды. А еще школе нужно будет на что-то пить, есть и одеваться — народу, конечно, у нас осталось немного, но тем не менее бесплотных среди нас не имелось. Откуда возьмутся деньги на эти нужды? Из заработков кабака? Это вряд ли, потому что заведение магистра до сих пор держалось за счет финансирования школы. Из личных денег учеников? Тоже вряд ли, потому что если мы все отправимся вкалывать на рудники или дружно наймемся в какую-нибудь стражу, то кто и когда будет зарабатывать те самые королевские награды?
В общем, вопросов было много, и оставалось только надеяться, что в ближайшее время Янус объяснит нам, как теперь все будет устроено.
И в этот миг мои размышления прервал пронзительный вопль нашего надвратного грифа, которого ученики между собой называли «отвратным».
У меня все внутри сжалось.
Ничего хорошего этот крик не сулил. Потому что теперь, когда школа стала «опальной» и опустела, сюда запросто мог ворваться и бешеный папаша нашего Эрика, и еще кто-нибудь из числа недругов Яна.
Подорвавшись с места, я схватил свою вязанку с мечами, чтобы вызволить из веревок хоть один из них.
А грифон между тем все орал, не переставая, будто кто-то живьем резал его на куски.
Из жилого корпуса, грохоча сапогами по ступеням, один за другим выбежали во двор наши оставшиеся ученики. Выхватив, наконец, один из тяжеленных мечей, я ринулся вместе со всеми к въездным воротам.
Сквозь птичьи вопли мне почему-то отчетливо послышался зловещий мужской хохот.
А у ворот между тем творилось что-то несусветное.
Железный насест нашей лысоголовой курицы был пуст. Бедная птица больше не сидела на ограде, она билась по ту сторону кованого забора в руках у всадника. Всадник был здоровый, как Портос. Лошадка под ним, коротконогая и пятнистая, как корова, почему-то больше походила на несчастного осла. Гриф яростно хлопал крыльями и ритмично дергал шеей, как механическая игрушка. Но здоровенный мужик крепко держал его за лапы и хохотал во всю глотку, сверкая на солнце медно-красными космами и такой же бородой.
— А ну-ка отпусти символ нашей школы! — проорал Берн, и его вопль удивительным образом перекрыл и хохот безумного всадника, и вопли грифона.
Он рванул меч из ножен и угрожающе добавил:
— А то сейчас вместе с ним на насест сядешь!
— Да ладно?! — со смехом воскликнул толстяк, не выпуская грифа из руки. — Ну, давай посмотрим, кто кого…
Берн обернулся на старших в поисках разрешения поставить этого беспардонного гостя на место. И в это мгновение от свободной руки всадника сквозь прутья ограды протянулась узкая дымно-белая лента. Она обвилась вокруг Берна, как щупальце, и в одну секунду подняло его вверх над землей.
Берн зарычал — от злости и ярости. Пламя вспыхнуло вокруг него, как факел — яркое и настолько мощное, что даже с расстояния было слышно, как оно гудит.
— Берн, нет!.. — крикнул я, догадавшись седьмым чувством, что сейчас произойдет.
Щупальце на мгновенье замерло над железным насестом нашего грифа, и этот птичий трон из-за огненного марева тут же покраснел, раскалившись…
А потом белая лента разжалась.
Берн шлепнулся задницей на грифоново место.
— А-аааа! — заорал во всю глотку мой бедный соратник.
Один из старших учеников, чье лицо было обезображено ожогом, резко вскинул руку вверх. Под его ладонью синим светом засияли странные символы, и на ворота обрушилась водяная волна. Тысячи мелких брызг засверкали на солнце. Они сплошным потоком полились на раскаленный металл, на моего умолкнувшего товарища и водопадом обрушились на красноголового. Тот закрылся рукой, выругался, выпуская из руки бедного грифа. Взметнувшись вверх, огромная птица устремилась на свое место, метя своим металлическим задом прямо в голову Берну.
Тот опять заорал, дернулся в сторону, уклоняясь от освобожденного символа школы, и свалился с насеста вниз, прямо в образовавшуюся у ворот лужу.
Водяной поток иссяк. Белая дымка пара медленно тянулась вверх, как облако. Красноголовый отплевывался, вытирая лицо. Берн, тяжело дыша и ругаясь, копошился в грязи, потирая зад.
— С возвращением домой, Крис! — раздался из-за наших спин голос Януса.
Ворота со скрипом открылись, и всадник, роняя по пути воду, как дождливая туча, въехал на территорию школы.
Глава 24. Предчувствие беды
Как и обещал Та’ки, утро выдалось занимательным: в стены альма-матер потянулись подмастерья.
Примерно через полчаса после громкого прибытия Криса, прозванного Тихим, в школу приехала красивая пара — высокий темноволосый мужчина и такая же высокая темноглазая девушка. Приехали они обыденно и без лишнего шума, в отличие от своего предшественника. Но зато уезжали впопыхах и в черном дыму, потому что Ян после беседы с ними взбесился настолько, что на полном серьезе угрожал прибить нахрен. И, если бы не вмешательство нашего бога, прикрывшего их отход, кто знает, чем закончилось бы дело.
Как оказалось, эти двое решили разорвать отношения со школой, и Янус воспринял это как личное предательство. Что, возможно, так и было.
Едва продышавшись, мы уже встречали следующего гостя.
На этот раз в школу вернулся подмастерье по прозвищу Быстрая Тень. Конечно, кроме прозвища у него имелось имя, но то ли никто его уже не помнил, то ли имелась какая-то особая причина не произносить это имя вслух — в любом случае, мы его так и не услышали. Это был еще совсем юный на вид и болезненно хрупкий парень с белоснежной кожей, синевой под глазами и бледным, безжизненным ртом.
И пока вокруг Быстрой Тени кружили любопытные первогодки и второгодки, я спросил у Майи:
— Слушай, а сколько всего подмастерий у школы? Мы много еще народу ждем?
Девушка посмотрела на меня с каким-то странным выражением лица, похожим на смесь разочарования и раздражения, но ответила спокойно:
— Понятия не имею. Янус — любитель попридержать лучших. Но ученику оставаться на школьном довольстве можно не больше трех лет, так что их приходится проводить по бумагам как «зачисленных в наставники».
— Но на деле вместо них учениками по большей части занимаются нанятые мастера средней руки? — заметил я.
— Вроде того, — усмехнулась Майя.
— И почему же Ян не дает своим лучшим птенцам получить повышение и построить карьеру?..
— Может, потому что не все мечтают маршировать в столице? — покосилась на меня Майя. — В любом случае, я не слышала, чтобы кто-нибудь из них жаловался на магистра. На вольных заработках они имеют куда больше, чем три золотых в неделю, на которые живут наши наставники.
— А ты сама? Ты тоже не горишь желанием маршировать в столице?
— У меня пока не было повода задуматься над этим, — хмуро ответила Майя. — Бракованный дуэлянт — вовсе не то, чему бы обрадовались войсковые командиры королевской гвардии, И кстати, чего ты тут бродишь без дела? — сменила она тему. — Иди хоть лошадьми займись — конюхов-то больше нет.
Я со вздохом кивнул и отправился исполнять поручение.
Наш надвратный железный сторож еще несколько раз истошно орал, оповещая о прибытии новых гостей или о возвращении своих. Но дергаться и любопытничать я не стал — в конце концов, всех, кто останется с нами, я рано или поздно все равно увижу. А бегать и каждый раз глазеть на них, как ребенок на приехавший цирк, было как-то глупо.
