– Стой, царь-жрец! – крикнул я.
Никогда нога человека не вступала в это помещение, и я знал, что совершаю святотатство, но мне было все равно, потому что в опасности был мой друг.
Ужас охватил ряды царей-жрецов, антенны их бешено задвигались, золотые тела дрожали от гнева, должно быть, сотни их одновременно включили свои переводчики, потому что отовсюду я услышал угрозы и протестующие крики. Слышались крики «Он умрет!», «Убейте его!», «Смерть мулу!» Я чуть не улыбнулся, потому что невыразительные механические голоса трансляторов так контрастировали с возбуждением царей-жрецов и содержанием их выкриков.
Но тут сзади, со стороны Матери, снова послышался отрицательный сигнал; он отразился в сотнях трансляторов: «Нет!» Это сказали не они, это произнесла лежавшая за мной коричневая и сморщенная Мать.
– Нет!
Ряды царей-жрецов дрогнули в сомнении, затем вновь неподвижно застыли. Они стояли, как золотые статуи, и смотрели на меня.
Только в переводчике Сарма послышалось:
– Он умрет.
– Нет, – сказала Мать, и это слово повторил переводчик Сарма.
– Он умрет, – настаивал Сарм.
– Нет, – сказала Мать. Ее ответ снова донесся из транслятора Сарма.
– Я перворожденный, – сказал Сарм.
– Я Мать, – ответила лежавшая за мной.
– Я делаю, что хочу, – сказал Сарм.
Он посмотрел на тихие неподвижные ряды царей-жрецов и увидел, что никто с ним не спорит. Теперь и Мать молчала.
– Я делаю, что хочу, – снова послышалось их переводчика Сарма.
Его антенны уставились на меня, как будто пытаясь узнать. Они осмотрели мою одежду, но на ней не было надписи запахами.
– Пользуйся глазами, – сказал я ему.
Золотые диски на голове сверкнули и нацелились на меня.
– Кто ты? – спросил Сарм.
– Я Тарл Кабот из Ко-ро-ба.
Мгновенно блеснули лезвия Сарма и остались обнаженными.
Я видел Сарма в действии и знал, что он обладает невероятной скоростью. Я надеялся, что увижу его нападение. Вероятно, он ударит по голове или горлу, потому что, с его ростом, ему легче до них дотянуться и потому что он хочет покончить со мной как можно быстрее, чтобы потом заняться главным делом – убить Миска. Тот по-прежнему лежал за мной, мертвый или без сознания.
– Как ты посмел прийти сюда? – спросил Сарм.
– Я делаю, что хочу, – ответил я.
Сарм распрямился. Он так и не убрал свои лезвия. Антенны прижал к голове.
– Кажется, один из нас должен умереть, – сказал Сарм.
– Возможно, – согласился я.
– Что с золотым жуком?
– Я его убил. – Я указал на свой меч. – Давай, начнем.
Сарм сделал шаг назад.
– Это невозможно, – сказал он, повторяя слова Миска, когда-то сказанные мне. – Большое преступление – убить золотого жука.
– Он мертв, – ответил я. – Давай, начинай схватку.
Сарм сделал еще шаг назад.
Он повернулся к ближайшему царю-жрецу.
– Принеси мне серебряную трубу.
– Серебряную трубу, чтобы убить всего лишь мула? – спросил царь-жрец.
Я увидел, как начали сворачиваться антенны царей-жрецов.
– Я пошутил, – сказал Сарм царям-жрецам, которые не ответили. Они продолжали стоять неподвижно, глядя на него.
Сарм снова приблизился ко мне.
– Большое преступление – убить золотого жука, – сказал он. – Позволь мне убить тебя быстро, или я отправлю тысячу мулов в помещения для разделки.
Я немного подумал.
– Если ты умрешь, – спросил я, – как же ты их отправишь в помещения для разделки?
– Большое преступление – убить царя-жреца, – заявил Сарм.
– Но ты ведь хотел убить Миска.
– Он изменил рою.
Я возвысил голос, надеясь, что он долетит до преобразователей всех царей-жрецов.
– Сарм изменил рою, – воскликнул я, – этот рой умирает, а он не позволяет основать новый.
– Рой вечен, – сказал Сарм.
– Нет, – сказала Мать, и это слово опять донеслось из переводчика Сарма и отразилось в тысяче трансляторов царей-жрецов во всем огромном помещении.
Неожиданно с невероятной, невообразимой скоростью правое лезвие Сарма устремилось к моей голове. Я почти не видел удара, но за мгновение до этого заметил, как напряглись мышцы его плеча, и понял, что меня ждет.
Я нанес ответный удар.
Быстрое живое лезвие Сарма было еще в целом ярде от моего горла, но тут оно встретилось со сталью горянского меча, который я пронес через осаду Ара, который устоял перед мечом Па-Кура, убийцы Гора, а его до того времени называли самым искусным фехтовальщиком планеты.
Мне в лицо ударил поток зеленоватой жидкости, я отскочил в сторону, одновременно вытирая лицо и глаза кулаком.
Через мгновение я был готов к новой схватке, мое зрение прояснилось, но я увидел, что Сарм теперь ярдах в пятнадцати от меня, он медленно поворачивается и поворачивается в первобытном невольном танце боли. Запах боли, который я ощущал через его переводчик, заполнил помещение.
Я вернулся на место, где нанес удар.
С одной стороны у подножия каменного яруса с царями-жрецами лежало отрубленное лезвие.
Сарм сунул обрубок передней конечности под плечо, и там обрубок погрузился в застывающую зеленоватую жидкость, вытекающую из раны.
Дрожа от боли, он повернулся ко мне, но не приближался.
Я увидел, как двинулись вперед несколько царей-жрецов рядом с ним.
Поднял меч, настроенный умереть в бою.
Сзади я что-то почувствовал.
Оглянувшись через плечо, я с радостью увидел, что Миск встал.
Он положил переднюю конечность мне на плечо.
Осмотрел Сарма и ряды царей-жрецов, его большие, движущиеся вбок челюсти открылись и закрылись.
Цари-жрецы за Сармом остановились.
В трансляторе Сарма послышались слова Миска:
– Ты ослушался Матери.
Сарм молчал.
– От твоего гура отказались, – сказал Миск. – Уходи.
Сарм задрожал, задрожали и стоявшие за ним царя-жрецы.
– Мы принесем серебряные трубы, – сказал Сарм.
– Уходи, – повторил Миск.
И тут во множестве переводчиков по всему помещению послышались странные слова:
– Я помню его… я его никогда не забывала… в небе… в небе… у него крылья, как потоки золота.
Я ничего не понял, но Миск, больше не обращая внимания ни на Сарма, ни на других царей-жрецов, бросился к Матери.
Остальные цари-жрецы придвинулись, и я тоже подошел ближе.
– Как потоки золота, – повторила она.
Я слышал эти слова в переводчиках царей-жрецов, приблизившихся к помосту.
Древнее существо на помосте, выцветшее и высохшее, подняло антенны и осмотрело своих детей.
– Да, – повторила Мать, – крылья у него были как потоки золота.
– Мать умирает, – сказал Миск.
Эти слова тысячу раз повторились в преобразователях, они повторялись снова и снова: это цари-жрецы повторяли их недоверчиво друг другу.