– Все.
Шаров вернулся к пульту управления, мельком глянул на экран.
– Уверены?
– Да, – кивнул Моргенштейн.
– Тогда зафиксируйте выбор координат вон той зеленой кнопкой справа от экрана.
Управляющий большим пальцем правой руки вдавил кнопку с такой силой, словно хотел протолкнуть ее в самый центр пульта управления.
– Теперь пройдите в телепортационную камеру и закройте за собой дверь.
Ефим подбежал к клетке Фарадея, заскочил в нее и хлопнул дверью.
– Прощайте, – Олег Иванович помахал рукой и нажал на черную кнопку с белыми буквами ПУСК.
Гудение усилилось. Обручи завращались в разных плоскостях, и вскоре вокруг стальной клети с человеком внутри образовалось подобие полупрозрачной сферы. С установленных вокруг телепорта телескопических электродов сорвались трескучие молнии. Белые извилистые нити электрических разрядов ударили в образованную вращающимися обручами сферу. Резко запахло озоном. Раздался оглушительный грохот. Яркая вспышка на мгновение ослепила близнецов и профессора. Когда зрение вернулось в норму, Олег Иванович увидел пустую клетку и постепенно замедляющие вращение обручи.
Моргенштейн тоже оглох и ослеп на какое-то время, но это не помешало ему понять, что перенос состоялся. Теплые солнечные лучи ласкали лицо, ветер трепал волосы и одежду. Ефим закричал от переполняющих его эмоций. Слезы покатились по щекам. Он упал на колени, опустился ягодицами на пятки, положил на бедра повернутые к небу ладони и сидел так до тех пор, пока не стал слышать, как прежде.
Зрение тоже вернулось к нему, но он не спешил открывать глаза. Шорох травы успокаивал, равно как и загадочный звук, как будто сверху, один за другим, с завидной регулярностью падали костяные шарики. Ефим подумал, что это ветер клонит сухие стебли какого-нибудь сорняка. Созревшие коробочки стучат о борт стоящего неподалеку самолета, создавая звуковую иллюзию.
Он наконец-то открыл глаза и закричал от ужаса и омерзения. Воздушные машины, технические здания и растущие неподалеку от взлетно-посадочной полосы деревья – все было затянуто густыми белыми нитями паутины. К Ефиму, стуча костяными наконечниками ног, медленно приближалась та самая тварь из заброшенной деревни, с которой он меньше всего хотел бы встретиться снова. Если бы он знал, что она здесь. Если бы знал!
Моргенштейн снова закричал, но на сей раз его крик был полон отчаяния. Он обделался и даже не заметил этого. Попытался встать, но скованное страхом тело не слушалось. Слезы опять покатились по щекам, но теперь они были не следствием счастья, а предвестниками мучительной гибели. Управляющий кричал, пока не осип. Но и после этого он продолжал хрипеть, словно испорченный радиоприемник, глядя стеклянными от ужаса глазами, как медленно, с жестокой неумолимостью судьбы, на него надвигается паучиха.
Арахна вплотную приблизилась к парализованной страхом жертве, легким касанием передней конечности опрокинула на спину, сделала шаг вперед и согнула ноги в суставах.
Обезумевший от ужаса Моргенштейн попытался извернуться, когда над его животом навис острый коготь сросшихся в уродливую клешню рудиментарных конечностей, но не тут-то было. Словно уловив его мысли, Арахна резко опустила заднюю часть тела. Костяная игла с нависшей на кончике мутной каплей пронзила одежду, кожу и мышцы пресса. Токсин мгновенно попал в кровь управляющего, вызывая нечто сродни наркотическому опьянению. Страх прошел, а вместе с ним и мышечный спазм.
Арахна почувствовала смену настроения обреченного на мучительную смерть человека и подвигала низом тела из стороны в сторону. Отверстие в животе Моргенштейна увеличилось в размерах, но он по-прежнему не чувствовал боли. Крови тоже было немного. Помимо обезболивающего эффекта, секрет железы обладал и кровеостанавливающим действием.
Паучиха вывела жало из раны. Уродливая клешня прижалась к низу затянутого хитиновой броней живота. Из бугристого выступа в основании сросшихся недоразвитых конечностей высунулся покрытый слизью черный отросток. Быстро увеличиваясь в размерах, он глубоко погрузился в проделанное жалом отверстие. Влажные стенки пошли волнами, как будто внутри мышечной трубки перекатывалось что-то округлое и вытянутое в длину.
Процесс инфицирования живого инкубатора сопровождался обильным выделением слизи. Позднее, когда Арахна вынула яйцевод из отверстия, слизь запечатала рану, способствуя ее скорейшему заживлению. На созревание потомства в теле жертвы уходило от трех до пяти недель, в зависимости от числа отложенных яиц. Все это время зараженная особь должна была жить, чтобы снабжать развивающиеся эмбрионы питательными веществами и кислородом через тончайшие отростки, которыми кожистые яйца прикреплялись к стенкам кишечника и внутренних органов организма носителя.
Моргенштейн все еще пребывал в нирване, когда Арахна запеленала его в паутинный кокон, оставив в изголовье отверстия для дыхания. Сама паучиха после завершения процесса размножения поковыляла в заранее сплетенное из паутины гнездо между двумя самолетами.
А тем временем в научном городке Шаров и его верные телохранители вернулись в исследовательский центр. Получасовой перерыв закончился. Лекарь, как и просил Олег Иванович, собрал всех причастных к просмотру видеоотчетов в кабинете профессора и запустил воспроизведение заблаговременно выбранного файла…
Глава 19
Чирей
Зубр с час назад вернулся от «металлургов» и до сих пор не мог прийти в себя после неудачных переговоров.
– Глупцы! Безумцы! Спесивые бараны! – бормотал он под нос, нервно ходя по кабинету из угла в угол с заложенными за спину руками. – Вспомнят еще о моем предложении, да только поздно будет. Дикари всем дадут шороху, мало никому не покажется.
Дверь в кабинет открылась, и на пороге показался денщик.
– К вам посети…
– Уйди с дороги, Блоха! – послышался грозный окрик. Витька тут же исчез в коридоре. Знахарь вихрем ворвался в кабинет, загромыхал, выдвигая стул из-под стола. Сел. Оперся локтем о столешницу и подставил кулак под щеку. – Давно явился?
Зубр мельком глянул на часы.
– Давно.
– А чего сразу не позвал? Почему я о твоем возвращении из третьих рук узнаю? А-а! – догадался Знахарь. – Все плохо, да?
– Хуже не бывает. – Зубр сел за стол и скорчил физиономию, передразнивая главу общины «металлургов» Кудрявого: – Наше оружие – надежная защита от любого врага.
– Вот так, значит. – Знахарь побарабанил пальцами свободной руки по столу. – Ну, ладно эти с оцээма. Думают, с их пукалками им все по плечу, ну и бог с ними. Чем бы дитя ни тешилось, как грится. А лепсенские-то куда лезут? На что надеются? На бесперебойные поставки самопалов и боеприпасов к ним? Так это бабушка надвое сказала. Сегодня есть караван, а завтра враг жэдэ-ветку перерезал – и бон суа, месье! Их же дикари массой задавят, как не фиг делать.
– Я им так и сказал, а они знаешь, что ответили? Мы думаем, дикари для нас не угроза. Ха! Индюк тоже думал, пока в суп не попал. Дебилы, мля!
– Ладно, не заводись, побереги нервы. Будет тебе из-за дурней расстраиваться. Ты сделал для них все, что мог. Не захотели к тебе прислушаться, вот пусть и хлебают дерьмо полной ложкой. Лучше скажи, что нам теперь делать?
Зубр задумался, глядя перед собой в одну точку. Брови хмуро сдвинулись к переносице. Морщины на лбу стали заметнее, резче.
Знахарь тихо посапывал носом, терпеливо ожидая решения коменданта. У него был вариант выхода из ситуации, но он держал его при себе. Вот дойдет дело до обсуждения, тогда и можно выдвинуть идею, если придется. Знахарь давно заметил: они с комендантом мыслят в одном русле. Как показывал многолетний опыт сотрудничества, их идеи если в чем и различались, так это в мельчайших, не имеющих принципиального значения деталях. В народе о подобном явлении говорят просто, без изысков: одного поля ягоды.
