трюме, но его и там настигла невидимая и страшная смерть. Предсмертные вопли раздавались и оттуда. Нигде было не спрятаться.
— Кто ты? Кто ты? — посиневшими от страха губами бормотал капудан-паша, вжимая свою тушу в дверь капитанской каюты. — Иблис? Тогда уйди прочь! У меня есть… частичка самого пророка… Вот! Вот! — дрожащими руками турок вытащил крупную золотую цепь с шее, на которой висело кожаный мешочек, бэтю[2]. — От самого пророка… зуб… Из Медины… Я заплатил три пуда золота… Нет, два… Прочь, иблис!
Чудовище, что только выглядело человеческим юнцом, вдруг остановилось, словно, действительно, испугалось мощей Пророка. Даже начало поднимать руки, пытаясь закрыться от святости, что должна была исходить от святыни. Турок даже успел обрадоваться, как…
— Ха-ха-ха-ха! — парнишка перегнулся и начал ржать, едва не всхлипывая. — Ха-ха-ха! Верующий, б…ь! Мощами пугать вздумал⁈ Ха-ха-ха-ха! Зуб пророка Мухаммада⁈ А почему не ухо или язык⁈ Чего только зуб⁈ Денег что ли не хватило, кусок говна⁈ Не могу больше… Уроды и уродское время…
Турок ничего не понимал. Частичка Пророка же должна была помочь. Чудовище даже начало пугаться. Что же такое случилось⁈ Почему⁈ О, Аллах, что это? Его взгляд упал на внезапно похолодевшие пальцы рук. Аллах! Что со мной⁈
— Нет… Нет… — зашептал он, поднося к глазам руки, на которых вены стали проступать синим вены. Медленно синий цвет поднимался по его рукам все выше и выше. Выше поднимался и холод, сопровождавшийся сильной болью.
Иблис подошел к нему вплотную и резким движением сорвал цепочку с частицей Пророка. После кинул ее под ноги и с ожесточением растоптал.
— Не веришь — не носи, тварь! Лучше почувствуй, как по твоим жилам начинает течь тормозная жидкость, — со злорадством заговорило чудовище, кивая на руки турка. — Тормозуха — знатная штука, хочу тебе сказать. От нее у тебя скоро глаза на лоб полезут, органы будут выскакивать. Главное, же боль будет такая, что сам свое тело рвать будешь… Кстати, пока не сдох, понаблюдай, что теперь будет с твоими людьми.
Трясущийся капудан-паша медленно повернулся к берегу, на котором расположился лагерь с янычарами. У первых палаток начиналось какое-то шевеление. Стали раздаваться первые нечеловеческие крики, началась истошная стрельба. Сходившие с ума воины, кровь которых медленно превращалась в ядовитый денатурат, на глазах сходили с ума от дикой боли. Хватали сабли и начинали резать себя и товарищей. Стреляли во все стороны. Кто-то с воплями понесся в море, надеясь, что морская вода сможет унять его боль.
Нечто подобное творилось и на море, где на якорях стояли транспортные корабли. С них раздавались не менее истошные вопли. Матросы гроздьями свисали с мачт, а затем бросались вниз и разбивались насмерть. Другие прыгали за борт. Кто-то пытался укрыться в трюме.
Из-за охватившего флот безумия на одном из кораблей вспыхнул огонь. Чуть позже, добравшись до крюйт-камеры, он воспламенил хранящийся там порох. Рвануло так, что горящими частями корабля накрыло все остальные суда. Досталось и флагману, на который с неба обрушились многочисленные горящие деревяшки.
А посреди всего этого ада стоял и улыбался юнец. Устало протирая лицо рукавом, он что-то бормотал:
— … Кстати, а где у нас старина крымский хан? Пока жив этот урод задание все равно не зачтут…
[1] Якше, биг якше — хорошо, очень хорошо
[2] Бэтю — обычно мешочек, где хранится исламский артефакт — слова из священного Корана, иная святыня. Аналог христианской ладанки.
Ровная, как доска, степь раскинулась в десятки верст в обе стороны. Ни горки, ни деревца, не за что было зацепиться глазу. В воздух стоял тяжелый удушающий смрад, в котором многое смешалось: и вонь дерьма, и сладковатый запах жареной человеческой плоти, и горький дым сгоревшей травы. Повсюду, куда бы ни падал взгляд, плотным слоем лежали скрюченные обгоревшие тела воинов, черные, как смоль туши лошадей. Огромное кладбище непогребенных…
Прямо по телам брели двое — крупный, кряжистый с черными, как смоль, волосами и невысокий, худой — дядя и племянник, служившие обозниками в русском войске. Через плечо у каждого была перекинута сума, куда они складывали свои находки-трофеи.
— Дай Господь здоровья батюшке воеводе. Не забывает и про нас, простых обозников, — мужчина оторвал взгляд от очередного покойника, больше напоминавшего кусок жаркого на вертеле, чем человеческое тело. — Понимает, что и нам с войны нужно немного добычу привезти. Правда, взять-то тут особо и нечего. Все в головешки превратилось… Племяш, нашел чаво? — крикнул он в сторону юноши лет шестнадцати-семнадцати, что палкой переворачивал здоровенный труп. — Похвастаешься родному дядьке? У мине вона совсем пусто. Слезы одни… Надо было нам на северное поле идтить, где янычары лежат. Вот тама, сказывают людишки, добычи осталось видимо-невидимо.
Лукавил дядька. Здесь он неплохо прибарахлился. С покойников осман хорошо вещичек собрал: не золото, конечно, но серебришко и медяков добыл. Османских акче примерно с полдесятка нашел, что на русский манер будет рублей пять. Дома корову с телком можно будет купить, добротный дом справить. А еще столько покойников на поле оставалось, что дух захватывал. Так что нечего ему Бога гневить, хорошую добычу взял.
— Взял малехо дядько Гнат, — тут же отозвался его племянник, вытаскивая из-за пазухи небольшой мешочек с чем-то звенящим. — Цепочка светлая! Исчо два перстенька! О! Дядько, пистоль исчо есть! — парнишка резко нагнулся и с радостным видом потянул из-под обгоревшего тряпья массивный пистоль с серебряными насечками. Хороший трофей. Такой на рынке с руками оторвут. — Пистоль! У миня теперича пистоль будет!
Мужчина резво подскочил к нему и вырвал из его рук находку. Племянник тут же обиженно вскинул голову. Мол, отдай назад! Мое ведь!
— Не гунди, племяш! Ни к чему тобе такой пистоль. Кто из больших людей увидит, все равно себе заберет. У меня же сохранней будет. Домой возвернемся, продам, и тобе что-нибудь перепадет, — парнишка скорчил удивлённое лицо, не поняв слова про «что-нибудь». Ведь, пистолет его, а, значит, и вес деньги его. — Мне тоже доля положена. А ты как думал? Я за тобой присматриваю, кормлю, защищаю. Матушке твоей обещал. Вот за то малую деньгу возьму… Ладно, хватит балакать. Ни одной годной брони исчо не нашли! У рок от нашего сотника на день таков: одна бронь ала кольчужка с двоих воев. Дальше искать надо…
Племянника не нужно было упрашивать. Он уже выискивал глазами труп османа побогаче. Хотя среди гари и сажи искать трофеи было не просто.
— А для чаво кольчужки и брони искать?
— Дурень что ли? Посмотри, как наши вои
